в Российской империи, в Синьцзяне так и не появился. В Восточном Туркестане столь ожесточенных дебатов, как в российской части, не было, однако здесь тоже оформился проект реформы, ориентированный на запад, на Российскую и Османскую империи.

Тюркизм пришел в Восточный Туркестан сразу двумя путями. Северный город Кульджа был частью татарского мира, и в нулевые годы XX века татарские представления о тюркской идентичности стали проявляться в местных школах. В Кашгар тюркизм пришел непосредственно из Османской империи. В 1913 году Общество содействия образованию, организованное местными благотворителями во главе с Мусабаевыми, пригласило учителя из Османской империи в местную новометодную школу. В марте 1914 года эту должность занял Ахмед Кемаль, уроженец Родоса и член партии «Единение и прогресс». Кемаль занял пост директора школы Мусабаевых в Артуше, где повесил османский флаг и в дополнение к обычной учебной программе по новым методикам учил ребят османским военным маршам. Обучение по своему замыслу было глубоко национальным. «Кашгар – город, принадлежащий нам, тюркам Китайского Туркестана, – гласил букварь, который Кемаль написал для школы (его напечатали в Казани). – Это замечательный край, где возник и сформировался тюркский народ, к которому мы принадлежим»{94}. Кемаль напрямую связывал Туркестан с тюркизмом в том виде, в каком он развивался в Османской империи. В Российской империи такие связи с Османской империей были немыслимы, а китайские власти против работы османского учителя не возражали. Однако с началом Первой мировой войны в Европе российские и британские консулы узрели в этом опасность и в августе 1915 года добились закрытия школы. Однако тюркизм никуда не делся.

У казахов реформа развивалась несколько иным путем. В 1822 году российские административные структуры распространились почти по всей казахской степи и низвели казахских ханов до статуса султанов, назначаемых российскими чиновниками. В середине XIX века представители казахской аристократии начали посылать своих сыновей в русские школы. Чокан Валиханов был одним из первых (и самых необычных) выпускников такой школы. За ним последовали и другие, однако лишь в начале XX века здесь возникла прогрессивная группа единомышленников, из которых сформировалась казахская интеллигенция. Алихан Букейханов (1866–1937), внук последнего хана Букейской орды, учился в Омском техническом училище, а затем окончил Лесной институт в Санкт-Петербурге. Мухаммеджан Тынышпаев (1879–1937) учился в гимназии в Верном и поступил в Императорский институт инженеров путей сообщения в Санкт-Петербурге, который окончил в 1905 году. Мустафа Чокаев, или Шокай (1890–1941), родом из деревни близ Перовска (Ак-Мечети), тоже происходил из аристократической семьи. Окончив Ташкентскую гимназию, он поступил в Санкт-Петербургский университет, где получил юридическое образование. Другие представители казахской интеллигенции получали образование в степи, но довольно часто и в российских учебных заведениях. Ахметжан Байтурсынов (1872–1937) учился в русской школе, а затем поступил в Оренбургское педагогическое училище. Полтора десятка лет он преподавал в сельских школах для казахов, а затем стал писателем и политиком. Миржакип Дулатов (1885–1935) тоже посещал русскоязычную школу и работал сельским учителем. Как и Байтурсынов, он стал одним из главных реформаторов казахского языка: эти два человека описали его грамматику и орфографию и применяли новые знания на практике – в школе и в печати. Они оба свободно владели русским языком (рис. 7.4).

Рис. 7.4. Казахские лидеры: Алихан Букейханов, Ахметжан Байтурсынов и Миржакип Дулатов в Оренбурге, 1913 год. Представители казахской интеллигенции отличались от джадидов Туркестана происхождением и своими ориентирами (см. рис. 7.2)

Казахская интеллигенция столкнулась с меньшим сопротивлением, чем реформаторы в Туркестане. Там было не так уж много казахских торговцев, а улемы составляли небольшую группу, не обладавшую тем же влиянием, что и в земледельческом регионе на юге. Основными соперниками интеллигентов были акыны, странствующие барды, хранители прошлого. Группа таких бардов, называвших себя поэтами зар заман («смутных времен»), изображала прошлое пасторальной утопией, разрушенной российским завоеванием. Главной причиной поражения, по их мнению, было моральное разложение казахских правителей, а не отсталость казахского общества. Конечно, это был весьма особый взгляд на мир, однако он не порождал тех конфликтов, к каким приводили призывы к реформам в Туркестане.

Острее всего для казахской интеллигенции стоял земельный вопрос. Казаки и русские крестьяне селились на казахских землях уже несколько сотен лет, однако при завоевании, когда Туркестан стал внутренней территорией Российской империи, переселение приняло иные масштабы. Правительство рассматривало степь как малонаселенную территорию, способную вместить переселенцев из других регионов России. Еще до опустошительного голода в 1890–1891 годы, вызвавшего опасения, что центральная часть России перенаселена, государственные комиссии изучили казахскую степь и определили, что количество земли здесь превышает потребности местных жителей. Крестьянская иммиграция (или переселение, как называли его имперские власти) должна была ослабить демографическое давление в центральных регионах, а заодно русифицировать чуждую России степь, насадив в ней лояльное власти население. Это массовое переселение не только отняло бы землю у казахов и нарушило существующий демографический баланс, но и сделало бы невозможным кочевой образ жизни. Казахам следовало хорошо подготовиться, чтобы справиться с этим вызовом. Для новой казахской интеллигенции прогресс был столь же важен, как и для джадидов Туркестана и Бухары. Казахская интеллигенция тоже считала, что общество слабо и нуждается в преобразованиях. Преобразования привели к окончательной оседлости казахов – как потому, что они считали земледелие более высокой формой цивилизации, чем кочевой образ жизни, так и потому, что оседлость подкрепляла притязания казахов на свои земли и давала им возможность ограничить переселение русских{95}. Они стали воображать казахов в качестве нации. Это предполагало создание новой истории, отличной от тех рассказов о прошлом, которые передавались акынами. В новой истории казахи представляли собой часть единой национальной общины, объединенной общим происхождением. Кроме того, теперь они помещались в этнический контекст тюркских народов, уже не будучи отдельной группой, связанной с мифической историей Монгольской империи. Новая казахская интеллигенция тоже увлеклась тюркизмом. Миржакип Дулатов любил писать под псевдонимом Тюрик баласы («дитя тюрок»). В 1909 году он обратился с громким призывом к своим соотечественникам-казахам, которые теперь представлялись в качестве нации:

Открой глаза, проснись, о казах, подними голову,Не трать свою жизнь понапрасну!Земли больше нет, вера ослабла, в жизни настало беззаконие,Мой казах, время отлеживаться прошло!{96}

Метафора пробуждения, осознания мира и подготовки к борьбе широко распространилась в национальной мысли той эпохи. Нужно отметить, что (по-прежнему воображаемая) казахская нация существовала параллельно с мусульманами Туркестана, как их представляли себе интеллектуалы в Мавераннахре. Когда царская империя потерпела крах, в российской Центральной Азии разворачивалось как минимум два спора о национальной идее и два разных национальных проекта.

В среде казахской интеллигенции бурно обсуждались культурные ориентиры казахского общества: должны ли казахи подчиняться Оренбургскому духовному собранию и какую роль в этом обществе должен играть ислам. Однако улемы играли второстепенную роль даже в этих спорах. После российского завоевания важность изучения исламских книг в казахском обществе возросла, поскольку, благодаря усмирению степи, студентам медресе из Мавераннахра и Волго-Уральского региона стало легче здесь работать, а молодым казахам – проще учиться в медресе. Возникла группа казахских улемов, однако их авторитет в обществе был по-прежнему ограничен. Мусульманская культурная реформа оказалась менее важным явлением для казахов, чем для жителей Туркестана, и культурные споры развертывались по-разному.

Революция 1905 года в России приоткрыла окно политических возможностей для реформаторов. Неудачная война с Японией за имперское влияние в Маньчжурии, исконных землях династии Цин, привела к масштабной политической мобилизации в городах России. В воскресенье, 9 января 1905 года, солдаты, охранявшие Зимний дворец в Санкт-Петербурге, перебили рабочих, устроивших шествие с целью передать царю петицию. Эти события, получившие название «Кровавое воскресенье», изменили ситуацию в стране и повлекли за собой новую волну забастовок и возрастающие требования политической либерализации. Николай II медлил сколько мог, однако к октябрю оказался вынужден предоставить народу новые гражданские свободы. Следующей весной он издал некое подобие конституции и одобрил создание представительного органа – Государственной думы. Эти события ознаменовали начало нового периода в истории России, где законно действовали политические партии, пресса стала гораздо более свободной и появилось народное представительство (пусть даже неравное и в ограниченном виде). Как только революционные потрясения стали стихать,

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий