вагон был набит детьми в зимних комбинезонах с санками и их угрюмыми родителями, которым из-за снежного дня пришлось пропустить работу.
Когда мы вышли на улицу, выяснилось, что моя шапка куда-то подевалась. Наверное, я забыла ее в метро.
– Ничего, – махнула рукой мама Хот-дога. – Мы с Джимми тоже без шапки. Сейчас не так уж и холодно, тридцать градусов.
В температуре я еще не очень разбиралась, но помнила, как Бабушка говорила, что тридцать шесть и шесть – это температура здорового человеческого организма. Значит, при тридцати градусах действительно должно быть тепло.
В Центральном парке, казалось, собрался весь Нью-Йорк – ну уж точно вся детская его часть. Все спешили покататься на санках и слепить снеговика.
Детские площадки и карусели были закрыты, зато весь остальной парк превратился в сказочный зимний лес. Все вокруг было белым: засыпанные снегом деревья, заснеженные аллеи, пруд, затянутый тонкой коркой льда. Белки и птицы прыгали с ветки на ветку, и на землю летела снежная пыль.
Пройдя немного вглубь парка, мы увидели небольшую горку и уже собрались было на нее залезть, но мама Хот-дога нас остановила. Она сказала, что выросла в Нью-Йорке, знает Центральный парк вдоль и поперек и с полной ответственностью заявляет, что на этой горе нам делать нечего.
– Fine, – насупился Хот-дог и поплелся за мамой. – Ладно.
Следующая горка, которая встретилась нам на пути, была заметно больше первой и плотно усыпана детьми. Издалека она напоминала белую скатерть, по которой двигались разноцветные пятна детских лыжных костюмов – красные, зеленые, голубые. Нам не терпелось присоединиться к ним.
– Ура, мы пришли! – обрадовался Хот-дог.
– Нет, еще не пришли, – замотала головой его мама.
– Ну мам, ну давай покатаемся здесь, – заныл Хот-дог. – Сколько уже можно идти?
Мама Хот-дога остановилась и повернулась к нам.
– Джеймс Роберт Томсон! – сказала она строго.
Я замерла. В Америке у большинства детей есть второе имя. Его обычно используют родители, когда ребенок не слушается или что-то натворил. Примерно как у нас, когда тебе говорят: «Анна Александровна, мы идем в Третьяковку, и точка!» И попробуй возразить.
– Я провела в этом парке все детство. Я знаю, куда я вас веду. Нам осталось совсем чуть-чуть.
Мы вздохнули и молча потопали за мамой Хот-дога, насупившись, опустив головы и волоча за собой санки, которые были у нас одни на двоих.
Я в этот спор не встревала, но полностью поддерживала Хот-дога. Хорошенькое дельце: ехать сюда через весь Манхэттен, трястись в метро в жарком лыжном костюме, а потом брести и брести по парку и смотреть, как другие дети несутся с визгом с горы, когда тебе кататься почему-то не дают. Еще чуть-чуть, и снег перестанет идти, выйдет солнце и все растает, или, наоборот, стемнеет, и нам придется возвращаться домой…
– Ну что, господа ворчуны, – окликнула нас мама Хот-дога. – Как вам такое?
Мы подняли головы. Мы стояли у подножья высокой, крутой горы, и навстречу нам летели дети, очень много детей. Они неслись вниз на чем только можно – на санках, ватрушках, на кусках картона, на подносах для еды, которые выдают в столовой, в корзинах для белья, а кто-то – даже на упаковках из-под пиццы. Посреди горы возвышался снежный горб, на котором санки – или что там у кого было под попой – с разгона подпрыгивали, пролетали несколько метров над землей, падали на снег и неслись дальше, а дети визжали от радости.
– Wow! – одновременно воскликнули мы с Хот-догом. – Вот это да!
Мама Хот-дога спустилась с горы первая – на одной из таких коробок из-под пиццы, а мы устроились вдвоем на Хот-договых санках – я впереди за вожжами, а Хот-дог сзади, выставив руки в стороны, чтобы тормозить, если понадобится. Мы очень здорово смотрелись с ним – желтая и красная фигуры на синих санках.
– Woo-hoo! – прокричал он и оттолкнулся руками о землю.
Наконец-то наступила зима, настоящая зима, такая, какой она и должна быть – со снегом, горкой и санками. А без шапки было еще веселей! Мои косички давно расплелись, волосы развевались на ветру, в ушах свистело.
Мы неслись вниз так быстро, что мне казалось, будто мой живот сейчас прилипнет к горлу. А когда, оторвавшись от трамплина, мы взмыли в воздух и полетели, я закричала во все горло – на русском, потому что, когда вам очень радостно, вам хочется кричать на своем родном языке:
– Ура!!!
Мне кажется, я никогда не каталась на санках так много, как в тот день – ни в Москве, ни на даче, ни в Ласковом. Мы с Хот-догом съезжали вниз и сразу же начинали вновь карабкаться на гору, чтобы побыстрей встать в очередь на спуск. Мы так долго ждали этот snow day, что теперь нельзя было упустить ни минуты.
Когда мы покрылись толстым слоем снега и льда, мама Хот-дога повела нас обедать в небольшую пиццерию недалеко от Центрального парка.
Мы долго стояли в очереди, чтобы попасть внутрь, потому что, как рассказала мама Хот-дога, это была одна из самых известных пиццерий Нью-Йорка. Потом она, правда, добавила, что в Нью-Йорке каждая вторая пиццерия считает себя самой лучшей в городе. А настоящий ньюйоркец – это тот, кто утверждает, что знает, где именно здесь продается самая вкусная пицца.
Мама Хот-дога заказала нам с ним по чашке горячего шоколада с маршмэллоу, чтобы согреться, и пиццу с двойной порцией сыра. Сыра в ней действительно было так много, что, когда я откусывала кусок, расплавившийся сыр растягивался, как жвачка.
Мы с Хот-догом сразу устроили соревнование. Нужно было откусить кусок пиццы и отодвинуться как можно дальше от стола, растягивая сырный трос.
Ничем хорошим, правда, это соревнование не закончилось – наша пицца оказалась на полу.
– Yoshkin kot, – засмеялся Хот-дог.
– Holy moly, – согласилась я.
Потом мы поехали к статуе.
В Колумбийском университете все назначают встречу у статуи – главного памятника университетского городка.
Мы с папой вычитали в интернете, что это бронзовая статуя Афины, греческой богини мудрости. Она сидит на троне, а трон стоит на ступеньках, которые ведут к главному зданию университета. На Афине – университетская мантия, ее руки подняты к небу, а на коленях лежит открытая книга.
Обычно эта статуя выглядит величественно и торжественно. Но сегодня был необычный день.
Снега в Нью-Йорке выпало столько, что замело дороги, и автобусы и метро ходили с перебоями, поэтому занятия отменили не только в школах, но и в университете. Главная площадь студенческого городка была запружена студентами. Они катались
