других людей, особенно тех, кто по какой-то причине не может ему ответить. А если бы это не помогло, я бы подошла к учительнице и сказала, что Томми обижает меня и что я отказываюсь ехать рядом с ним. Вот прямо так бы и сказала.
Но знаете, очень трудно постоять за себя, очень трудно дать отпор нахальному мальчишке, если дело происходит в Америке, а ты не знаешь английского. Что я могла сказать Томми? А мисс Джонсон? Ice-cream truck. My name is Anya. Roll on the floor. Pajama party. I pledge allegiance to the flag. Tooth Fairy. George Washington. Согласитесь, негусто.
Хоть Леша и говорит, что раскисать нельзя никогда, наверное, пару раз в жизни человеку все-таки можно чуть-чуть подкиснуть, и сейчас, мне казалось, был именно такой случай.
Мы выстроились в очередь и начали один за другим заходить в автобус, сдавая мисс Джонсон оранжевые футболки. Когда я дошла до своего места, Томми уже сидел у окна, грыз ногти и всем своим видом показывал, что эта поездка запомнится мне надолго.
И что мне было делать?
Мама учила меня, что, если мне грустно или я нахожусь в сложной ситуации, нужно закрыть глаза и мысленно перенестись в свое самое счастливое воспоминание, в то место и время, где тебе было так хорошо, как никогда. Там, говорила мама, можно набраться сил, чтобы справиться со своей проблемой.
Ну что ж. Я закрыла глаза и оказалась в лесу, на нашей с мамой черничной полянке. Я лежала у мамы на животе, буквой Т. Я смотрела на зеленое, с голубым кружочком, небо, и во рту у меня разливался кисло-сладкий черничный сок. Пахло хвоей и мхом. Где-то рядом стучал по стволу дятел: тук-тук, тук-тук.
И, словно напитавшись всем тем, что было здесь, вокруг меня, внутри меня, – черничным соком, и зеленым небом, и лесом, и мамой, – я вдруг вспомнила еще одно английское слово. Очень важное и нужное слово.
Конечно, как я могла его забыть!
– No! – закричала я на весь автобус. Я закричала так громко, что в окнах задрожали стекла и кожа чуть не лопнула на сиденьях. – No! No! No!
На мой крик прибежала мисс Джонсон, прижимая охапку футболок к груди. Она положила футболки на свободное сиденье и мягко взяла меня за плечи.
– Что тут происходит? – спросила она.
Томми вжался в кресло и еще глубже засунул себе пальцы в рот. Ага, испугался? Привыкай, Томми, больше я себя в обиду не дам.
Я посмотрела на учительницу и ответила спокойно, но твердо:
– Tommy – no.
Всю обратную дорогу я ехала рядом с мисс Джонсон – в первом ряду, позади водителя. Она деликатно молчала, у меня тоже не было желания разговаривать. Я сидела, прислонившись к окну, и смотрела на проплывающий мимо нас Нью-Йорк.
Это была не самая веселая экскурсия в зоопарк, что уж тут говорить. И не самый радостный день в моей жизни. Но грустно мне больше не было.
У меня было ощущение, как будто что-то мрачное, что-то плохое осталось в прошлом, позади нас, где-то там, в зоопарке – точно так же, как позади нас оставались многоквартирные дома, яркие вывески магазинов, зеленые дорожные указатели. Я твердо знала, что теперь ни одна мумия, ни один зоопарковый друг, ни один Томми больше не посмеет меня обидеть. А если посмеет, то я сумею за себя постоять.
Жалко только, что я не могла рассказать обо всем этом Лулу. Мне кажется, если бы мы еще когда-нибудь встретились с ней, она бы нагнула ко мне свою длинную шею и, шлепая огромными губами, сказала на своем жирафьем языке: «Анья, ты молодец».
Глава 13. Снежный день
В середине декабря в Нью-Йорке наконец-то выпал снег, и я выучила новое выражение: snow day.
Отдельно слова snow, снег, и day, день, я, конечно, уже знала. Но поставленные рядом, они приобретали новый смысл. Оказывается, если в Америке выпадает много снега, то объявляется снежный день и дети не идут в школу.
Вот дела!
Представляете, если бы такое правило ввели в России? Тогда к концу школы дети бы не умели ни читать, ни писать, ни складывать, потому что снежные дни были бы у нас с ноября по март.
Мама снежному дню не обрадовалась. Ей с папой нужно было идти на лекции, а потом в библиотеку, чтобы готовиться к экзаменам. А с кем теперь оставить меня?
Но вы же знаете мою маму: она обязательно что-нибудь придумает. Например, попросить Исмаила, чтобы тот посидел со мной часок-другой, пока они с папой будут на лекции.
Мы спустились с мамой в вестибюль в надежде на то, что сегодня дежурит Исмаил. Но, как назло, за стойкой возился Строгий. Он разбирал почту и делал записи в учетной книге. Вид у него был еще более строгий, чем обычно. Вот уж с кем с кем, а с этим букой я бы не согласилась остаться ни за какие коврижки. Уж лучше пойти с папой на лекцию по статистике.
Зато около лифта мы наткнулись на маму Хот-дога, которая шла с большой корзиной белья в руках. В нашем доме, как это часто бывает в Америке, в квартирах не было стиральных машин и жильцы стирали и сушили белье в прачечной на первом этаже.
На маме Хот-дога была застиранная толстовка, измазанная краской, в которой она обычно работала над своими иллюстрациями, и клетчатые пижамные штаны.
– Что вы здесь стоите такие несчастные? – спросила она.
– У Ани в школе объявили снежный день, а у нас с Сашей лекции и экзамены. Мы хотели попросить Исмаила присмотреть за ней, но сегодня не его смена.
– Так отдайте Аню нам, – предложила мама Хот-дога. – Мы с Джимми как раз собирались в Центральный парк – кататься на санках.
– А вы уверены? – Мама прижала руки к груди. – Я не хотела бы доставлять вам лишние хлопоты.
– Наоборот, вместе нам будет веселей!
– Ну, если вам это действительно несложно, то мы были бы вам очень признательны, – сказала мама, которая всегда старалась быть воспитанной и культурной.
Чего нельзя сказать обо мне. Потому что я запрыгала и завизжала от радости.
– Woo-hoo! Ура!
– Замечательно, – улыбнулась мама Хот-дога. – Тогда приводите Аню к нам. А в пять часов встретимся у статуи.
– Договорились.
В Центральный парк мы поехали на метро. Инопланетян в этот раз мы не встретили, зато весь
