от всех нас, и безразлично грыз ногти. Но теперь, когда Тиффани разворачивала подарок, ему тоже захотелось посмотреть. Томми стал протискиваться ко мне. Я подвинулась, чтобы освободить ему место около ограждения. Но Томми тут же принялся отодвигать меня все дальше и дальше, пока полностью не оттеснил от стекла.
– Томми! – воскликнула я. – Я же так ничего не вижу.
Он даже не обернулся.
Я привстала на цыпочки, попрыгала на месте, но за головами детей и родителей ничего не было видно.
В этот момент все ахнули, а потом хором засмеялись.
– С днем рождения, Тиффани! – прокричал кто-то из детей.
Что же было в коробке, что?
Вскоре толпа стала расходиться, и у меня наконец получилось подойти к ограждению. Пустая коробка из-под подарка валялась на траве, с ней играл малыш. Сама Тиффани убежала в дальний угол вольера и рассматривала подарок, повернувшись к нам спиной. Что ей подарили, я так и не узнала.
Вечеринка закончилась.
Больше всего в зоопарке мне понравились жирафы – наверное, еще и потому, что мне удалось наконец незаметно отделиться от Томми.
Жирафов было пятеро, они гуляли на зеленой полянке, обнесенной высокой металлической изгородью. Четыре жирафа держались вместе – трое взрослых и один малыш, – а пятый стоял поодаль, все время один. Сотрудница зоопарка сказала, что это девочка-жираф, зовут ее Лулу. Лулу новенькая в этом зоопарке, недавно ее привезли сюда из другого штата, и она еще не привыкла ни к новому месту, ни к новым друзьям.
Прямо как я.
Что вам рассказать про жирафов? Жирафы – самые высокие животные в мире, и весят они около тонны. А язык у них черный, чуть ли не с полметра длиной, и такой гибкий, что жирафы могут срывать листья с колючих деревьев, не боясь шипов. И ходят жирафы причудливо – сначала шагают обе правые ноги, потом обе левые. Все это мы с Лешей вычитали в энциклопедии. Жалко только, что я не смогла рассказать обо всем этом одноклассникам. Может, если бы Томми понял, сколько всего интересного я на самом деле знаю, он бы перестал обижать меня?
Жирафы отличаются друг от друга окрасом. У той группы из четырех жирафов, которые держались вместе, шкура была коричневая, в тонкую белую сетку, как Бабушкин клетчатый плед, которым мы накрывались, лежа в гамаке. А у Лулу наоборот – белые полоски были такие широкие, что казалось, будто это на белой скатерти кто-то разбросал высохшие коричневые осенние листья. В общем, даже по ее шкуре было видно, что Лулу не такая, как все.
Весь наш оранжевый класс собрался у ограды возле веселой жирафьей компашки. Двое жирафов постоянно терлись друг о друга шеями, а малявка бегал под ногами у своей мамы, и та вылизывала ему спинку, причесывала.
– Какие милые! – восклицала Райли.
– Какие большие! – говорил Хэнк.
А я подошла поближе к Лулу. Она стояла на другом конце поляны и молча обгладывала листья с деревьев. С теми четырьмя она не разговаривала и не играла. Может, она не знала языка, на котором говорили жирафы в этом зоопарке? Мне казалось, что мы были с ней чем-то похожи, Лулу и я, и, если бы это было возможно, мы бы точно подружились.
После жирафов мы пошли обедать. Нас рассадили за деревянными столиками в кафетерии под открытым небом. Я достала из рюкзака свой ланч: бутерброд с колбасой, бутерброд с сыром, яблоко и бутылку воды. Наконец-то! Я была очень голодная.
Томми вынул из своего пакета бутерброд с арахисовым маслом и джемом, типичный американский ланч. Наши бутерброды лежали рядом и, по-моему, были рады знакомству.
Но Томми так не считал.
– Что это?
– Бутерброд.
– Какой-то странный бутерброд, – хмыкнул Томми. – У вас что, дома хлеба не хватило?
«Хватило, у нас хватило хлеба! – хотела ответить я. – Просто в русском бутерброде один кусок хлеба, а в американском сэндвиче два – один снизу, другой сверху. И если честно, русский мне нравится больше, потому что его легче запихнуть в рот. И вообще, Томми, какая тебе разница, что я ем на обед?»
Но ничего этого я, конечно, не сказала. Просто пожала плечами.
Я вынула свой бутерброд из пакета, открыла бутылку с водой и приготовилась есть.
– Ой, Анья! – воскликнул вдруг Томми и выставил вперед указательный палец, показывая на что-то, что происходило за моей спиной. – Смотри!
Я повернулась, но не увидела ничего необычного. Около фургончика с мороженым выстроилась небольшая очередь из мам с колясками. Рядом на газоне сидела группа детей в зеленых футболках, которые были им великоваты. Видимо, это тоже были школьники на экскурсии.
– А что там такое? – Я повернулась обратно к Томми.
Он сидел, подперев рукой подбородок, и улыбался. Но как-то странно, будто скалился. Что такого смешного случилось? Или радостного?
Я перевела взгляд на стол – и поняла. Моя голубая бутылка лежала на боку, и из нее, булькая, вытекала вода – прямо на мои бутерброды, которые кто-то аккуратно пододвинул к горлышку. Свой же сэндвич Томми предусмотрительно держал в руке.
– Упс. – Томми пожал плечами.
Это был весь мой обед и вся моя вода. Осталось одно лишь яблоко, которое мама утром так долго уговаривала меня взять, а я все отказывалась, почему – сама не знаю… У меня защипало в носу.
Не плакать, только не плакать, сказала я себе. Только не при нем. Я отвернулась и смахнула слезы с глаз.
В это время раздался голос мисс Джонсон:
– Дети, пора заканчивать! Нас уже ждет автобус!
Я выбросила свои мокрые бутерброды в мусорный бак, убрала пустую бутылку в рюкзак и, надкусив яблоко, пошла прочь.
Я брела к автобусу и как будто смотрела на себя со стороны. Мне было так жалко эту девочку с двумя косичками и с яблочным огрызком в руке, которую обижает Томми. А ведь этой девочке еще предстояло сидеть с ним рядом в автобусе всю дорогу домой.
За что Томми так невзлюбил меня? За то, что я не говорю по-английски? За то, что девочка? За то, что я из другой страны? Или просто так, потому что ему нравится обижать тех, кто не может за себя постоять?
Если бы я была дома, в Москве, я бы уж точно не дала себя в обиду. Я бы сказала Томми все, что я о нем думаю. (Хотя если бы это было в Москве, Томми, наверное, звали бы Васей или Петей.) Я бы объяснила ему, что никакие мигающие кроссовки не дают ему права обижать
