одного лета только на двух загородных стройках не кажется Меншикову достойной внимания царя, то при каком количестве умерших государя следовало «утруждать»? Словом, выборка Агеевой кажется нерепрезентативной.
Были и другие сведения о смертности строителей уже после первого, самого неблагоустроенного десятилетия в истории Петербурга. Историк Петербурга Л.Н. Семенова, тщательно изучившая источники, считала, что с 1712 г. до начала 1720-х гг. из 2682 шведов в Петербурге умерли 1208 человек, то есть почти половина[252]. Речь между тем идет о трудоспособных мужчинах, которых именно по этому признаку отбирали по всем городам, где содержали военнопленных для посылки в Петербург.
28 ноября 1717 г., когда до Петра дошли слухи о многих умерших на строительстве Кронштадта, он писал начальнику стройки сенатору М.М. Самарину: «Я слышал, что при гаванной работе посоха (то есть крестьяне. – Е. А.) так бес призрения, а особливо больные, что по улицам мертвыя валялись, а от больных и ныне остаток вижу, милостыню просят»[253]. То, что не иностранцы-мемуаристы, а отечественные информаторы царя видели валявшихся по улицам мертвецов, говорило о явном неблагополучии на стройке даже в те времена, которые считались не самыми суровыми в истории города. А, как известно, Стрельной, Петергофом и Кронштадтом строительство в окрестностях тогдашнего Петербурга не ограничивалось.
Проверить, систематизировать сведения о причинах гибели людей, как и вообще дать сводные данные о потерях работных практически невозможно, неизвестна и современная статистика о причинах убыли людей на стройке. У нас есть только отрывочные, краткие данные. Так, в 1704 г. генерал-адмирал Ф.М. Апраксин, сообщая о высокой смертности среди работных, меланхолически писал: «И отчего такой упадок учинился, не можем рассудить»[254]. Причина этой неизвестности кроется, как уже сказано выше, в организации системы учета работных. Ушедшие после окончания работ, выбывшие по разных причинам (кроме побегов – здесь был особый присмотр), в том числе умершие, были уже отработанным материалом и никого в Городовой канцелярии не интересовали. Поэтому их никто и не считал.
Совершенно очевидно, что потери в начальный, самый трудный период строительства города должны быть выше, чем в последующие годы. Неустроенность, голод, болезни делали свое дело. Ульян Сенявин 9 мая 1704 г. сообщал Меншикову о строительстве в Шлиссельбурге канала. Он писал, что из 200 крестьян, присланных на работы (возку камня) из Белоозерского уезда, работают 120 человек, а 60 человек больны. Кроме того, умерли 15 человек[255]. 19 июля 1704 г. Сенявин сообщал, что в Шлиссельбурге у «каменной ломки» и «кирпичного дела» находятся 1549 работных, больных из них 338 чел., то есть примерно 25 %. Из присланных тогда же работников уезда Ржевы Володимировой (1 525 чел.) умерли 202 человека, или 13 %[256]. Из «списка чинов» 30 апреля 1704 г. по гарнизонному полку Романа Брюса, солдаты которого работали на стройке в Петербурге, следует, что из 686 солдат и гренадер больных было 300, то есть 43 %![257]
Проведем свои самые общие, приблизительные расчеты, не претендующие на точность. По мнению С.П. Луппова, несмотря на указы, требовавшие поставлять в Петербург из губерний по 40 тыс. работных в год, фактически присылали меньше 20 тыс. человек в год[258]. С этим мнением трудно согласиться. Дело в том, что исследователь ориентируется на сводные данные Городовой канцелярии, которая обычно фиксировала число прибывших и нетчиков на какой-то конкретный момент, а так как люди запаздывали из-за трудности дороги (шли «тупо», т. е. медленно), то число «дошедших» позже уже не отмечалось в общих сводках. А поскольку Канцелярия была очень заинтересована в присылке работных, хорошо знала, что такое волокита и русский «авось», то регулярно, порой с «опережением», жаловалась в Сенат на недосылку работных. Сенат, в свою очередь, боясь государева гнева, погонял строгими указами губернаторов, комендантов и воевод.
Между тем отчетность при приеме партий работных была очень строгой. Из архивных материалов видно, что не следует представлять прибытие работных партий как движение каких-то плохо организованных толп. Всех работных при отправке из своих уездов вносили в списки с указанием их имен, фамилий, деревень, сел, вотчин, а также фамилий их помещиков. Ответственные за доставку «приводцы» сдавали их в Петербурге подьячим Канцелярии, которые тщательно, поименно по спискам проверяли всех наличных людей, отмечая расхождения («У приводца самарского дворянина Андрея Подбельского… по списку явилось нетчиков сорок человек») или с указанием всех причин убыли по дороге («написано – 473, с дороги бежали – 20, заболели и отстали – 14, померло – 19, итого в отдаче 400»).
Сохранились и отчеты самих «приводцев»: «А приводец Митрофан Внуков сказал: вышеписанных работных людей двадцати двух человек против списка налицо у него не явилось для того: помянутыя крестьяня двадцать два человека, которых по сему списку налицо не явилось, шли от него особо и отстали назади, а ныне они в Канцелярии городового дела явились, и чтоб Великий государь указал оных работников принять и записать»[259]. При этом по сохранившимся в архиве делам можно понять, как работал механизм «компенсации потерь». Ответственность за доставку работных несли не только «приводцы», но и воеводы, коменданты уездов и провинций. Сохранились и упомянутые выше гарантийные письма – «поручные записи» деревенских родственников и односельчан работных людей, отправленных в Петербург. Получив сказки «приводчиков», приказные Канцелярии вносили имя каждого неявившегося к сроку работного в особую ведомость, копию которой вместе с указом о пополнении работников затем посылали в уезд.
Получив этот указ и ведомость из Петербурга, местные власти были обязаны восполнить недостачу за счет поручителей. А поскольку все знали, что за исполнением этого дела присматривал сам грозный государь, подходить к высылке работных спустя рукава было невозможно. Словом, согласиться с тем, что из партии в 40 тыс. человек в Петербург приходило меньше половины, никак нельзя. Примечательно, что власти определяли число «нетчиков» и беглецов из работных партий в 5 % и «закладывали» эти расчеты при формировании в губернии партии. Так, в 1713 г. вместо положенных на Казанскую губернию 7686 чел. было предписано выслать 8071 чел., чтобы избежать «принятой» (т. е. обычной) пятипроцентной убыли[260]. Но даже если мы будем считать, что ежегодно в Петербург прибывали 30–35 тыс. работников, то окажется, что за первые 15 лет стройки (то есть до 1718 г., когда работные партии были заменены денежным налогом с губерний) в Петербурге побывали 450–525 тыс. работных. Это для тогдашней России было очень большой массой людей – ведь мужское население страны в это время не превышало 6 млн человек.
К тому же в Петербурге постоянно работали солдаты, военнопленные, вольные работники, каторжники. Смертность последних двух групп никто не учитывал. Словом, при такой массе строителей за
