15 лет смерть 100 000 человек не кажется невероятной. Здесь уместно упомянуть, что общие армейские потери России в Северной войне 1700–1721 гг. составляли минимум полмиллиона человек, что для страны с населением не более 12 млн человек кажется серьезной потерей каждого пятого жителя страны[261].
Для гибели такого числа работных были «созданы все условия»: людей гнали партиями со всей страны за сотни и даже тысячи верст по трудным дорогам, в Петербурге они селились под открытым небом, в шалашах, землянках, пища была скудной, медицинское обслуживание отсутствовало. Труд же работных был крайне тяжел и изнурителен – в основном это были земляные работы на болотистом грунте, в холодной воде. Почти все работы велись вручную, а масштабы их были грандиозны.
Ни для кого не было секретом, что чиновники, заведовавшие строительством, воровали, для них эти работы являлись настоящими «серебряными копями», возможностью сколотить состояние, оправдать свою нелегкую и дорогую жизнь в новопостроенном невском «парадизе». Хотя каждому работному полагалось выдавать деньги, которые были ничтожным вознаграждением за тяжелейший труд, у распорядителей работ всегда была возможность «съекономить» их для себя. Английский инженер Джон Перри вспоминал, что, когда он потребовал денег для своих рабочих, то Ф.М. Апраксин ему отвечал, что вместо денег «растут в России батоги (т. е. палки) и что если они не исполняют требуемых от них работ, то их следует за то бить»[262]. Французский дипломат Лави в 1717 г. писал, что, по словам своих знакомых – иностранных инженеров и архитекторов, занятых на строительстве Петербурга, – царь «ежегодно теряет около двух третей людей, употребляемых на эти работы», и указал весьма правдоподобную причину: «А виноваты в том лица, заведующие содержанием этих несчастных, чья жадность, алчность (avarice) губит ни в чем не повинных людей»[263].
Известны данные и о повальных болезнях, косивших работных. Будущий канцлер Г.И. Головкин в 1703 г. сообщал, что у солдат и рабочих «болезнь одна: понос и цинга»[264]. Иначе говоря, этой болезнью могла быть дизентерия, от которой в те чуждые гигиене времена люди мерли, как мухи.
29 июля 1723 г. Доменико Трезини обратился с весьма выразительной просьбой в Канцелярию от строений. Он писал, что находящиеся в его подчинении каменщики и плотники болеют «разными скорбями и лежат по квартирам… которые от лекарей ни от кого не врачуются». «И того ради, – продолжал Трезини, – вящее (сильнее. – Е. А.) скорби продолжаются». Он просит разрешить работным посещать лекаря, приписанного к батальону строительного ведомства[265]. Кроме дизентерии, тифа в ХVIII в., как и ныне, в городе с таким тяжелым климатом часто свирепствовал грипп, уносивший немало человеческих жизней. Скорее всего, именно от гриппа умер в апреле 1719 г. наследник Петра I царевич Петр Петрович. И позже эти эпидемии косили петербуржцев. Жившая в Петербурге англичанка Элизабет Джастис писала, что в 1737 г. «случилась какая-то весьма необычайная болезнь. Думаю, что ею переболел каждый в городе, хотя смертельной она оказалась только для младенцев. Они страдали от сильнейших болей в спине, становились совсем холодными и вялыми и за ночь чрезвычайно ослабевали… Недуг был столь силен, что в домах некоторых придворных, а в каждом из них было человек сто, только троим или четверым удалось его избежать. Однако болезнь ни у кого не продолжалась больше недели»[266]. По-видимому, речь идет о какой-то форме гриппа, имеющего и до сих пор порой необычайные проявления и течение. Грипп, как известно, нежеланный, но непременный гость в Петербурге. В 1782 г. француз Пикар писал князю А.Б. Куракину из Петербурга: «У нас была такая нездоровая и сырая зима, что умерло бесчисленное множество людей всех сословий»[267].
Среди строителей, живших в землянках и шалашах, подобные болезни были особенно распространены. В инструкции стольнику Вердеревскому о достройке Зотова бастиона (май 1704 г.) особо сказано об изоляции больных: «Которые из тех данных ему работных людей будут больные, и тех для отсылки из города (т. е. крепости. – Е. А.) в особые учрежденные им места сказывать коменданту, и отмечать имена в росписях имянно»[268]. Приметим при этом, что специально отведенные для больных места «гошпиталем» не назывались.
Отступление:
О костях под нашими ногами
Когда читаешь у Н.П. Анциферова, что город «стоит на костях человеческих», не следует считать это поэтическим образом. Действительно, под нашими ногами лежат кости строителей Петербурга. Ф.В. Берхгольц сам видел, как умерших на петербургских стройках закапывают тут же неподалеку[269]. О подобных импровизированных кладбищах писали и другие иностранцы. Смертность работников при строительстве Ладожского канала в 1718–1728 гг. была так велика, что через какое-то время окрестности стройки напоминали кладбище, и начальнику стройки Б.Х. Миниху пришлось срочно снести все кресты, чтобы не пугать прибывавших к «канальному делу» новых работных людей.
Нужно учитывать и характерное для того времени (да и для других времен русской истории) отношение к человеческой жизни. Г.Б. Бильфингер, профессор философии, ставший академиком Петербургской академии наук, в торжественной речи 1731 г., посвященной Петербургу, коснулся и интересующего нас вопроса. Он сказал о трудностях при строительстве новой столицы, о непосильных работах, голоде, холоде, болезнях, косивших ее строителей. «Но работы должны были продолжаться, ибо упустить время, значило бы отсрочить предприятие надолго или навеки. Во время войны минуты дороги и не зависят от нашей воли. Поэтому надобно было смотреть на народ, умирающий над работой, как на людей, убитых неприятелем»[270]. Мнение петербургского академика вряд ли вызвало бы возражение Петра I, никогда не считавшегося с жертвами во имя великой цели. Известно, что из упомянутых выше 500 тыс. человек – потерь русской армии в Северную войну – 80 % умерли от болезней!
Захватив устье Невы, Петр будто вцепился в него зубами, он устраивался здесь навсегда, «на вечное житье». Он не жалел для своей мечты ни денег, ни людей. В одном из писем Т.Н. Стрешневу он сравнил людей с зубьями гребня и требовал срочно прислать новых, «понеже при сей школе много учеников умирает, того для не добро голову чесать, когда зубы выломаны из гребня»[271]. Люди были для него лишь материалом, кирпичиками, с ними он никогда не считался, гробя на непосильных работах и на поле боя десятки тысяч людей. Насилие было нормой жизни, пренебрежение к человеку обычным. Народу же в России было много, испокон веков считалось, что «эти умрут, дык бабы новых нарожают». Зато город рос на человеческих дрожжах быстро, уже через десять лет у него было собственное, непривычное для России лицо.
«Восстал из лона
