автономии и нации преобладал в мусульманской политике. Всего полвека отделяло 1917 год от времен ханов, когда политика представлялась при помощи совсем других понятий, другого лексикона. Новые слова сопровождалась и новыми ритуалами общественной жизни. Собрания, большие и малые, начинались с выбора президиума, председателя и секретаря, часто посредством всеобщего голосования. Протоколы велись и должным образом публиковались в местной прессе, которая возникла словно ниоткуда. Официальные «Туркестанские ведомости» были переданы общественности и переименованы в Нажот («Освобождение»). Свержение российской монархии рассматривалось как шанс, способный изменить не только взаимоотношения России и Центральной Азии, но и само центральноазиатское общество.

Все это было слишком хорошо, чтобы продлиться долго. С разных сторон стали надвигаться темные тучи конфликтов. Первые встречи проводила коалиция джадидов и небольшое число мусульман с российским образованием. (Открытая политическая система вновь подчеркнула важность русского языка.) Эти люди предполагали, что их знания о современном мире делают их естественными лидерами, способными показать обществу возможности нового века, открывшиеся с падением монархии. Они были в восторге от перспектив свободы и равенства, которые позволили бы нации развиваться в современном мире. Однако другие группы общества рассматривали ситуацию совершенно по-другому. Как мы уже увидели выше, улемы не считали реформу всего уклада жизни необходимой и даже желательной. Универсализм нового порядка, предполагавший стирание различий, представлял для них угрозу. Имперский порядок определял четкие границы между мусульманами и немусульманами, а роль улемов заключалась в охране этих границ. Новый же порядок, при котором границы стирались, был для них нежелателен. Свобода означала беспорядок. По их представлениям, «свобода заключается лишь в том, что у женщин больше не будет ни покрывал, ни скромности, [что они] будут ходить по улицам и базарам с непокрытой головой, как женщины христиан, и общаться с мужчинами, с которыми не связаны родственными узами; а равенство заключается лишь в том, что между улемами ислама, иудаизма и индуизма больше не будет различий и что джадиды снимут тюрбаны с голов августейших улемов и сменят их на русские шапки или еврейские телпаки»{113}. В первую очередь их глубоко возмущал вызов их авторитету в обществе, брошенный молодежью. К концу апреля консервативные элиты организовались под руководством улемов и создали свою собственную политическую партию под названием Уламо джамияти («Общество улемов»). Противники быстро разругались и остаток 1917 года провели в ожесточенных спорах, часто переходивших в физическое насилие. Риторика обострилась, и к июню улемы стали регулярно издавать фетвы, обвиняя молодежь в «неверности», тогда как джадиды обвиняли улемов в «предательстве нации».

Бухара стала полем битвы иного рода. Бухарцы, жаждавшие реформ, решили обратиться к Временному правительству России с просьбой вмешаться в либеральные реформы в эмирате. «Великая Россия, благодаря своим преданным сынам, безвозвратно свергла старый деспотический режим и основала на его месте свободное демократическое правительство, – телеграфировали они в Петроград. – Мы смиренно просим новое российское правительство в ближайшее время поручить нашему правительству изменить порядок управления на основе свободы и равенства, чтобы [и] мы могли гордиться тем, что находимся под защитой Великой Свободной России»{114}. Временное правительство и в самом деле обсудило с эмиром манифест реформ, провозглашенный на общественном собрании 7 апреля. Однако эмир видел в революции и другие возможности. Вместо либерализации режима и передачи власти он стремился получить от русских полный суверенитет. Он заручился поддержкой консервативных улемов в городе и обратил их гнев на джадидов. Джадиды устроили демонстрацию, чтобы «поблагодарить эмира за его манифест» и заодно заявить о своем присутствии на улицах. Эту демонстрацию жестоко подавила контрдемонстрация, участники которой обвиняли джадидов в неверности и предательстве. Затем правительство арестовало нескольких наиболее активных реформаторов, а остальных выгнало из эмирата. Садриддин Айни (1878–1954), профессор одного из самых известных медресе города, получил 75 ударов кнутом.

Очерченные таким образом линии фронта определят направление центральноазиатской политики на долгие годы вперед. В 1917 году улемы победили джадидов на нескольких муниципальных выборах. Джадиды осознали, что не являются преобладающей силой в обществе. Они усвоили урок и научились пренебрегать общественным мнением. Раз нация не осознает своих же собственных интересов, значит, ее нужно вести к спасению силой, если это потребуется. Революция стала для них способом быстрой, решительной трансформации.

Временное правительство провозгласило равенство всех граждан, однако бремя прошлого оказалось не так легко сбросить. Русские в Туркестане дивились масштабам мобилизации мусульманского населения. Они предполагали, что в 1917 году повторятся события 1905-го и ничто не будет угрожать их привилегированному положению в колонии. Среди поселенцев было много разногласий – между привилегированными и бедными, между городскими жителями и крестьянами, а также между давними переселенцами и вновь прибывшими солдатами, – и все они основывались на предположении, что им не придется делить власть с местными жителями. В Ташкенте либерально настроенные русские стремились создать из русского города совершенно отдельное образование со своим бюджетом и политическим представительством. Самым же судьбоносным событием стало возникновение советов, ставших мощнейшей формой мобилизации низших классов в России после падения монархии. В Туркестане советы формировали европейцы. В них входили и рабочие, но больше всего там было солдат, многие из которых были из поселенцев этого региона. 31 марта Ташкентский совет, действуя самостоятельно, арестовал генерал-губернатора Алексея Куропаткина и выслал его из Туркестана. Временное правительство назначило Туркестанский комитет, куда вошли несколько мусульман (правда, только один из Туркестана), но он так и не приобрел никакой реальной власти. В следующие два с половиной года Туркестан оставался в значительной степени независим от центрального управления, и события там часто развивались по собственной логике. По всей империи и вправду развернулась масштабная социальная революция, в ходе которой различные группы стремились пересмотреть общественный порядок. За 1917 год центральная власть испарилась со всей территории империи, поскольку энтузиазм первых недель революции уступил место краху государства и бесконтрольному межэтническому конфликту.

Ситуация усугублялась борьбой за продовольствие в условиях массового дефицита. По всей империи «сокрытие» и «спекуляция» стали признаками контрреволюционной деятельности. В Туркестане борьба с этими явлениями приобрела откровенно этнический характер. За лето набеги и реквизиция продовольствия у мусульман европейцами, действовавшими во имя революции, стали в городах обычным явлением. В сельской местности события приняли гораздо более радикальный оборот. Весной, когда казахские и киргизские кочевники, бежавшие в Синьцзян в 1916 году, начали возвращаться, на них нападали солдаты и вооруженные поселенцы и часто хладнокровно убивали. Поселенцы, в свою очередь, восприняли лозунги «обобществления местного самоуправления» как разрешение захватывать землю у своих соседей. В колониальном контексте Семиречья наказание за мятеж и стремление к социальной справедливости для угнетенных (русских) могли совпадать. Как выразился Никколо Пьянчола, эти поселенцы, вероятно, «видели в своих действиях продолжение как военных мер против вероломных этнических групп, так и крестьянской революции в империи»{115}.

В октябре ташкентский гарнизон поднял мятеж и захватил власть от имени Ташкентского совета. Это событие больше связано с проблемами продовольственного снабжения, чем с какой бы то ни было приверженностью социалистической идеологии или пролетарской власти. Ташкентский совет стал в открытую исключать из своего состава мусульман. «В данный момент включение мусульман в состав органа высшей региональной власти неприемлемо, – заявлял он, – как ввиду совершенно неопределенного отношения коренного населения к власти Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, так и ввиду того, что среди коренного населения нет таких пролетарских организаций, чье представительство в органе высшей региональной власти [мы] приветствуем»{116}. Ташкентский совет провозгласил пролетарскую революцию, а единственными пролетариями считались русские поселенцы. (О том, что большинство из них были крестьянами и солдатами, а не пролетариями в марксистском смысле этого слова, и речи не шло.) Классовый язык использовался для закрепления колониальных привилегий. По меткому выражению Марко Буттино, революция в Туркестане перевернулась с ног на голову{117}. Падение династии Цин привело к потере Синьцзяна, к власти в регионе снова пришел китайский чиновник. А в Туркестане власть захватили русские солдаты-поселенцы.

Захват власти европейцами подтолкнул джадидов к созданию альтернативного центра власти в рамках свобод, обещанных Временным правительством. В ноябре 1917 года Мусульманский конгресс объявил Туркестан автономным регионом либеральной демократической России и учредил Временное правительство Туркестана в Коканде. Это правительство намеревалось проводить выборы регионального парламента, где гарантировалось

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий