должен решаться в сфере политической, и государство при этом будет проводить свою собственную линию. Передовая статья во «Всероссийском церковно-общественном вестнике» прямо указывала:
Проблема отношения государства и церкви есть проблема политическая, и решаться она будет в политическом порядке. Чтобы ни сказал Церковный собор, для государственной власти это необязательно. Поэтому самое достоинство Собора требует, чтобы он говорил лишь о том, что от него зависит, и установил твердо церковную линию поведения, не сбиваясь на политическую. В политике же проблема отношений к церкви решится политическими силами, на Учредительном собрании, а если церковь хочет реально воздействовать на решение, то она должна лишь иметь в Учредительном собрании побольше сторонников ее платформы. Это единственный правильный метод и по существу[141].
* * *
Сразу же после Московского Всероссийского съезда духовенства и мирян началась практическая подготовка к Поместному собору. Непосредственно ее осуществлял Предсоборный совет[142], сформированный из представителей синодальных учреждений, правящих иерархов, делегатов от духовных школ и монастырей – всего 62 члена, среди них был и архиепископ Виленский Тихон. Возглавил Совет на правах исполняющего обязанности первенствующего члена Синода архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский).
12 июня в Синодальной церкви состоялся молебен под возглавленном архиепископа Сергия по случаю открытия заседаний Совета. Выступая перед его членами, Сергий призывал отбросить всякие колебания, решительно взяться за работу, поскольку Собор, как он выразился, «при всем его мистическом величии есть явление для Церкви повседневно необходимое, есть условие ее нормальной жизни, без которого она не может жить, как нельзя жить без пищи и воздуха».
Решено было за основу подготавливаемых проектов взять материалы Предсоборного присутствия (1906) и Предсоборного совещания (1912) – особых представительных комиссий из иерархов и видных церковно-общественных деятелей, которые занимались подготовкой программы Поместного собора, порядка его проведения и богословской разработкой вопросов, подлежавших обсуждению. Однако тогда, несмотря на то, что все необходимые проекты документов были подготовлены, император Николай II не дал своего согласия на созыв Собора. И вот теперь, после падения самодержавия, церковь получила возможность («третью попытку», по словам Сергия (Страгородского) вновь обратиться к насущным для нее вопросам и разрешить их согласно канонам и традициям, с учетом общественно-политической ситуации в стране и внутреннего состояния Российской православной церкви. Участники заседаний разделились на десять тематических отделов, в которых и сосредоточилась вся основная работа по подготовке проектов различных документов по тем или иным аспектам реформы [143].
Нешуточная борьба разгорелась относительно устройства высших органов церковной власти: патриарх или коллегиальный орган? Собственно говоря, это было продолжение уже много десятилетий длившегося спора. Еще в 1906 г. профессор Санкт-Петербургской духовной академии Н.Н. Глубоковский, высказываясь в защиту патриаршества, говорил: «я чувствую необходимость в сильном централизующем главенстве церковном, действующем по полномочию, от имени и ради Церкви и ответственном перед нею. Нам нужно, чтобы кто-нибудь разбудил, сплотил и воодушевил нас, сам, вдохновляясь одушевлением солидарной массы. При тишине внутренней и союзе с миром – он есть естественный выразитель и фокус жизнедеятельности целого, посредник сношений и ходатай; при раздоре – его связующий центр и готовый предводитель»[144].
Но всегда находились сторонники и иной точки зрения, видевшие в восстановлении патриаршества несоответствие церковным канонам и практике Древней церкви, считавшие, что оно будет способствовать росту авторитаризма в церковных делах, излишней централизации церковного управления. Немало имелось и тех, кто прямо называл идею восстановления патриаршества «странной» и «ненужной». При этом нередко ссылались на слова митрополита Московского Филарета (Дроздова). «Очень ли велика разница, – писал он, – что в России первенствующий член Святейшего синода не называется патриархом… Восстановлять патриарха было бы не очень удобно: едва ли он был бы полезнее Синода. Если светская власть начала тяготеть над духовной, почему один патриарх тверже вынес бы сию тяжесть, нежели Синод» [145].
Члены Совета пока вслух о патриаршестве и не мечтали. Им казалось, что этого «не потерпит» Временное правительство. Пока члены Совета отстаивали идею «коллегиального органа» во главе церкви. Но каким он должен быть? Меньшая часть членов настойчиво выступала за наличие лишь одного органа – Священного синода. Причем мыслилось, что в его составе епископат будет представлен в заведомом меньшинстве, и тем самым мнение епископата фактически не будет иметь какого-либо значения при решении дел в Синоде. Большинство же пыталось отстоять идею двухпалатной системы управления: из Священного синода и Высшего церковного совета – дабы епископы могли самостоятельно обсуждать и выносить свое коллегиальное решение.
Как вспоминал спустя тридцать лет митрополит Волынский Евлогий (тогда архиепископ Волынский): «Либеральные профессора стояли за синодальное, коллегиальное начало и высказывались против патриаршества, усматривая в нем принцип единодержавия, не отвечающий якобы требованиям данного исторического момента. Этот взгляд одержал верх, и патриаршество в Предсоборном присутствии (Совете) провалили»[146].
Стоит добавить, что причину «провала» идеи патриаршества следует искать, очевидно, и в духовно-нравственном состоянии епископата, и в господствующих в обществе оценках и отношении к нему в момент крушения самодержавия[147]. Этому подтверждение можно найти и в свободной от официальной лакированности частной переписке иерархов Русской церкви. К примеру, епископ Иннокентий (Пустынский) в конце марта 1917 г. писал своему духовному наставнику архиепископу Новгородскому Арсению (Стадницкому):
Церковь Христова в свободной державе Российской ныне освободилась от векового рабства и для нее занялась заря апостольской жизни в свободной стране. Со свержением монархии Церковь избавилась от позора, от участия в навязанном ей грехе цезарепапизма… Нам теперь надлежит незамедлительно собраться вкупе для избрания патриарха и решения множества возникших вопросов. Воспитанные в рабстве, страдая слабоволием и будучи лишены инициативы, мы едва ли найдем в среде себя достойного кандидата на патриарший престол[148].
* * *
Заинтересованно и остро обсуждался в VIII отделе Совета еще один насущный вопрос – о правовом положении церкви в государстве. С вступительным докладом выступил профессор Ф.И. Мищенко, представивший современные формы церковногосударственных отношений. По его мнению, в Европе были две системы: первая – система отделения (Франция) и вторая – система государственного верховенства над церковью (Германия). Докладчик отдавал предпочтение второй форме как «системе будущего», и для России особо подходящей, поскольку в России, как ему казалось, нет причин, которые вызвали в некоторых странах отделение церкви от государства.
Эта точка зрения не была поддержана председателем отдела архиепископом Арсением (Стадницким). По его мнению, существовали четыре вида церковно-государственных отношений:
1) католический (где церковь и государство существуют параллельно);
2) протестантский (где церковь является частью государства);
3) частно-правовой (где церковь низводится на положение частного общества);
4) византийский («симфония» церкви и государства).
Архиепископ высказался и против «симфонии», и против французской модели отделения, заявив,
