стоит шесть франков и десять сантимов. Но он будет просить семь. Не соглашайтесь. Я тут не первый раз и заранее наменял мелочи. Вот возьмите.
– Благодарю вас, но у меня тоже в ней полный достаток.
– Тогда всё отлично, – кивнул египтолог, как раз в тот момент, когда состав вздрогнул, зашипел и, издав протяжный гудок, покинул перрон.
Клим сидел справа, и с этой стороны взору открывалось лишь опалённое солнцем безжизненное каменное пространство. Минут через десять появились пирамидальные тополя, высаженные перед железной дорогой. Но и они скоро закончились, и перед глазами побежали виноградники. Где-то вдали виднелись воды Фалерской бухты. Высоко в небе средиземноморский сокол гонялся за стрижами. От шпал тянуло дёгтем, а от паровика – угольной гарью. Локомотив пронёсся мимо стада чёрных коз, спокойно бредущих в нескольких саженях от спешащего состава. Кое-где мелькали фиговые деревья и одинокие оливы, растущие здесь столетиями.
Клим вновь погрузился в раздумья и не заметил, как паровой трамвай оказался в столице.
Старик извозчик за четверть часа доставил путешественников до Акрополя. «Седая старина!» – мысленно воскликнул Ардашев, и его память начала извлекать из гимназического курса всё то, что уже давно не вспоминалось: храм Юпитера с ведущими к нему воротами Адриана, храмы Минервы, Тесея, Победы и Парфенон…
Отсюда, с высоты Акрополя, открывался неповторимый вид на Афины. В подёрнутой туманной дымке, точно за прозрачной вуалью, вырисовывались горы и Пирейская гавань, переходящая в безбрежное море. Вдалеке, на вершине скалы, высился греческий монастырь.
Небо неожиданно нахмурилось, и редкие капли дождя начали срываться с небес, заставляя экскурсантов торопиться. Парфенон, храм Гефеста и амфитеатр одеон Герода Аттика осматривать пришлось впопыхах. Вскоре зарядил ливень. О зонтах никто не подумал, и потому пришлось взять экипаж и с закрытым пологом добираться в Пирей по шоссе, проходившему совсем не в тех местах, где была проложена железная дорога.
Египтолог Батищев, источавший запах гаванских сигар и одеколона «Аткинсон», вдруг сказал:
– Сдаётся мне, Клим Пантелеевич, что убийца, которого вы ищете среди пассажиров, должен быть неплохим художником, – затем он повернулся к Сарновскому и спросил: – Фауст Иосифович, а вы помните эскиз да Винчи «Мученичество святого Себастьяна»?
– Конечно.
– Его трудно подделать?
– С первого взгляда кажется, что это по силам любому художнику, но на самом деле там много нюансов, связанных с импровизацией и полётом фантазии мастера. В наброске присутствует воздушность образа, который очень непросто передать тушью на бумаге. Карандашное исполнение упростило бы задачу, но тогда это был уже иной материал и другие линии… И бумага… Где сейчас такую найдёшь?
– А сколько времени бы ушло на создание копии? – осведомился Клим.
– Всё зависит от уровня мастерства, но… я думаю, что за неделю можно управиться, если имеешь навык работы с тушью.
– Архитектору это по силам?
– Вполне. Только вот чертит он не гусиным пером, а рейсфедером, но тут просто надо потренироваться.
– Да, – протянул Батищев, выпуская сигаретный дым, – продажа подобной редкости на аукционе принесёт такую кругленькую сумму, что можно забыть о необходимости зарабатывать на хлеб насущный и ни в чём себе не отказывать: путешествовать по миру, жить так, как хочется, и ни от кого не зависеть.
– Всё так, – согласился Клим, – только вот, чтобы заиметь этот небольшой кусочек бумаги с именем великого мастера, надобно сначала изготовить копию эскиза, потом ухитриться подменить подлинник и прикончить пару людишек.
– Вы меня, случаем, не подозреваете, Клим Пантелеевич? – спросил Сарновский.
– Все, кто умеет рисовать, входят в первый круг подозреваемых, – заключил Батищев.
– Вы правы.
– Стало быть, нас, предполагаемых убийц, двое: декоратор Матецкий и я?
– И пассажир второго класса, бывший сосед покойного Бубело по каюте архитектор Юрий Савельевич Стадницкий, – добавил Клим.
– Теперь понятно, почему вы упомянули профессию зодчего.
– А вы не расстраивайтесь, Фауст Иосифович, – вмешался учёный и заметил: – Во второй круг подозреваемых входят все те, кто не вошёл в первый. И это легко объяснимо: каждый мог заказать картину у любого художника. Так что я тоже потенциальный убийца… Да, Клим Пантелеевич, нелегко вам будет отыскать злоумышленника. От Пирея до Александрии всего двое суток пути. В Египте все сойдут на берег – и поминай как звали.
– Посмотрим, господа, посмотрим, – проронил Ардашев в тот момент, когда коляска остановилась напротив стоявшего на рейде «Рюрика».
Ливень не переставал, и в лодке, управляемой двумя гребцами, никто не проронил ни слова. Все только и думали о том, чтобы оказаться в тёплой каюте и переодеться.
С последним ударом рынды пароход поднял якорь и взял курс на Александрию.
Глава 16
На пути в Египет
I
После отплытия из Пирея начался шторм, и ночь была ужасной. Корабль подбрасывало на волнах с такой силой, что он казался совершенно беспомощным при разгуле стихии.
На завтрак, кроме Клима, княгини Соколовой-Мещёрской и капитана, никто не вышел. Пассажиров мучила морская болезнь.
– Мерзкая погодка, как и вся моя жизнь, – выговорила старуха, намазывая масло на хлеб. – Это не просто шторм, это покойник нам мстит, потому что мы живые. Не хочет он от нас уходить. Нагрешил, видно, много. Я всё утро молилась за его душу, да не помогло. Дашенька бедная с кровати встать не может, плохо ей.
– Я велю для успокоения выдать пассажирам бром и хлорал-гидрат, – сказал капитан.
– Спасибо, благодетель вы наш. А долго ли небеса будут на нас гневаться?
– Барометр упал до самых нижних отметок. Думаю, шторм продлится до вечера.
– А откуда у нас на пароходе железная домовина взялась?
– РОПиТ давно выдал предписание, чтобы на Александрийской линии на каждом судне было по одному цинковому гробу. Всякое может случиться с пассажирами во время плавания…
– Ага, стало быть, для меня, для старушенции, он предназначался, а видишь, как вышло, – усмехнулась княгиня, – молодого бугая в него запихали.
Капитан промокнул губы салфеткой и, поднявшись, изрёк:
– Благодарю за компанию, но мне пора в рубку.
– Вы уж там повнимательней, Сергей Васильевич. Поберегите нас, грехотворцев.
– Не волнуйтесь, ваше сиятельство. В этих местах всегда штормит, особенно осенью.
Когда Добрянский удалился, старуха повернулась к Ардашеву и попросила:
– Ветчинки баварской не передадите, Клим Пантелеевич? Далеко стоит окаянная, не дотянусь.
– Вот, пожалуйста, Мария Павловна.
– Благодарю. А что это вы совсем за Дарьюшкой ухаживать перестали? Мы Афины без вас осматривали.
– Господин Матецкий окружил вас такой заботой, что к вам и не пробиться.
– Прелюбодей он. На Дашеньку смотрит такими глазами, как кот на сметану. Не пара он ей. Да и голодранец к тому же. Вы, Клим Пантелеевич, на меня не серчайте, но
