не живопись, а антикварную посуду.
– Точно. Я же сам рассказывал Дорошину и его жене про серебряную посуду, которой славилось поместье. Ты мне про нее говорила.
– Именно. Хорошо хоть вспомнил, а то вечно пропускаешь мои рассказы мимо ушей. В Токменевке хранились дворянские сервизы, изготовленные известнейшими мастерами России и Франции. В журнале «Старые годы» перечислялись имена Сазикова, Овчинникова, Хлебникова, братьев Грачевых и даже Фаберже. То есть всех, кто делал столовые приборы для императорского двора.
Горелов слушал с неослабевающим вниманием.
– После революции усадьбу сожгли, – медленно сказал он.
– И разграбили. Это случилось в феврале 1918 года. Революционные крестьяне спалили главный усадебный дом, скотный двор, каретный сарай, уничтожили библиотеку имения. Я уверена, что все ценности Токменевки тогда же и пропали бесследно.
– Но арест Гавриила Леонтьева и тщательный обыск в его доме последовали значительно позже. Уже после Савинковского мятежа, который, как мы знаем, произошел в июле, и Рыбинск был его центром. Павла Киреева говорила, что Лиза Токменева с няней переехали в Москву осенью, а случилось это сразу после ареста дяди. Смотри, что получается. Адвокат Леонтьев был весь в долгах, которые смог погасить только после того, как наложил лапу на наследство своих племянников, над которыми оформил опекунство. Можно предположить, что все ценности он из Токменевки вывез. Иначе бы Петр не искал их в ходе обыска. Знал бы, что они пропали при разграблении имения. Только во время обыска он их не нашел, зато навсегда перестал общаться со своей сестрой Лизой, уехавшей в Москву и безбедно жившей там до самой смерти. Скорее всего, она, в отличие от брата, знала, где хранятся отцовские ценности. С ней адвокат Леонтьев поделился этой тайной. Знать бы еще почему.
– На этот вопрос отвечает метрическая книга, которую я нашла, – с достоинством ответила мама. – Есть запись от сентября 1918 года, которая гласит о том, что Елизавета Токменева родила ребенка мужеского полу, который прожил всего неделю. Правда, за это время она успела записать его как Никиту Леонтьева.
– Назвала в честь отца и записала на фамилию дяди? А брат при этом называл ее распутницей. Получается, что адвокат Леонтьев соблазнил свою племянницу? И от этой кровосмесительной связи родился ребенок, который вскоре умер?
– Похоже, что так, – согласилась мама.
– Адвокат скончался от пыток, ребенок умер, Лиза уехала в Москву и вышла замуж за художника Никанорова, написавшего ее портрет в детстве. Похоже, он знал ее постыдную тайну. А она из благодарности поделилась с ним другой тайной и отдала родительское сокровище, которое им удалось перевезти в Москву и надежно спрятать от чужих глаз. И то сокровище спрятано где-то в доме. Но, мама, как такое возможно? Если речь идет о сервизах и столовом серебре, то это не какой-то там бриллиант, который можно засунуть в щель в полу. Как так получилось, что за все эти годы его не нашли? Даже при ремонте, который делали Киреевы?
– Понятия не имею, – пожала плечами профессор Горелова. – Меня поиски сокровищ интересуют только с точки зрения истории. Вадик, я закончила. Вот тебе данные по всем фамилиям, которые ты мне обозначил.
– Это все?
– Если я больше ничего не нашла, значит, больше ничего нет, – с достоинством ответила мама.
* * *
В Москву Вадим Горелов уезжал, увозя толстую амбарную книгу с ее заметками, касающимися семейного прошлого Павлы Киреевой, Петра и Гелены Волковых, Екатерины Кисловской, их возможной связи с Токменевыми-Никаноровыми, а также с бывшим управляющим Леонтьевской усадьбы Николаем Полетаевым.
Читать эти записи один он не стал, решил сделать это вместе с Дорошиным и его женой. Во-первых, вся эта историческая муть и так три дня навевала на него смертельную скуку. Та ее часть, которая касалась добра, вывезенного из усадьбы Токменевых, походила на приключенческий роман, а вот в рисовании генеалогического древа Горелов был не силен. Вместе с друзьями разобраться проще.
Кроме того, Дорошин сказал ему по телефону, что назавтра врачи запланировали попытку вывести Нину Невскую из искусственной комы, и непреодолимая сила гнала Вадима в Москву, чтобы оказаться рядом с этой женщиной, быть первым, кого она увидит, открыв глаза. Зачем? Он и сам не знал.
Нина ни разу не поощрила его явный к ней интерес. Более того, всем своим видом молодая женщина неоднократно давала понять, что Горелов ей неприятен. Он понимал, что является живым напоминанием о том последнем отпуске, который она провела в его гостинице вместе с погибшим вскоре мужем.
Проклятый портрет Петра Токменева стоял между ними, и ничто в целом свете не могло отменить этого печального для Вадима обстоятельства. Он бы даже не удивился, если бы узнал, что Нина его подозревает и в убийствах мужа и Киреева, и в нападении на нее саму. В конце концов, она совершенно его не знает, а он, как на грех, все время оказывается в гуще событий.
За всеми перипетиями последних дней Горелов как-то совсем упустил из виду, что в комнату, где он ночевал в доме Киреевых, тоже наведывался неизвестный и цели этого визитера вряд ли добрые. Однако думать о том, кто это был и чего хотел, Вадиму было не то чтобы неинтересно, а просто некогда. Он и не думал. Мысль об этом досадном инциденте пришла ему в голову только тогда, когда он, отвезя маму в Токменевку, гнал машину по направлению к Москве. Пришла и обожгла, словно он с размаху голышом нырнул в заросли крапивы.
Если принять за исходное, что его тоже хотели убить, значит, они с Ниной видели или слышали одно и то же, опасное для преступника. Но видеть или слышать что-то вместе с Ниной Невской Вадим мог только три с половиной года назад, в Рыбинске, потому что в последние дни они все время были в окружении других обитателей киреевского дома, а значит, их информация не могла считаться эксклюзивной.
На юбилейной вечеринке они и вовсе не подходили друг к другу. Значит, что-то произошло именно тогда, когда Нина и ее муж приехали в Рыбинск, а Горелов, повинуясь какому-то безотчетному импульсу, подарил им портрет Петра Токменева. Кто тогда оказался свидетелем его несколько безрассудного поступка? Администратор гостиницы? Рабочий, снимавший портрет со стены? Секретарша, помогающая его упаковать? Кто еще?
Почему в бреду Нина повторяла слова «похоронный агент»? Не было в его гостинице никаких похоронных агентов, да и быть не могло. Что ж, если Нина придет в себя… когда Нина придет в себя, эта часть загадки быстро разъяснится.
С этой мыслью Вадим вдавил педаль газа
