лечь прямо здесь, под ближайшее дерево, и закрыть глаза. Навсегда, если честно.
Но инстинкт — тот, которому плевать на философию и самоанализ — нашёл спасение первым.
У подножия холма я увидел развалившийся деревянный навес. Дощатый каркас, кое-где крыша из гнилых досок и камней. Словно кто-то пытался когда-то построить тут сторожку или укрытие, но бросил на полпути. Или умер. Или его умерли.
Я не выбирал. Просто залез внутрь, пригнулся, устроился на куче сухой листвы и привалился спиной к стенке, которая ещё держалась. Сквозь щели пробивался последний свет, окрашивая лес в тускло-кровавые тона. Воздух тут был менее затхлый, пахло древесиной, мхом и усталостью.
Я закрыл глаза. И тут же понял, что не один.
Нет, никто не подошёл, никто не скрипнул доской. Просто… чувство. Как если бы на тебя смотрели. Не прямо, нет — сквозь.
Так смотрят мониторы. Так смотрит камера. Так может смотреть только нечто, что знает всё о тебе, но не считает нужным разговаривать.
Я глубоко вздохнул и, чтобы не сойти с ума, уцепился за последнее, что ещё держалось внутри:
"Это сон."
Просто очень странный, затянувшийся кошмар.
Может, у меня температура. Может, это алкоголь с чем-то был. Может, парень из бара оказался не просто сумасшедшим, а… чем-то другим.
— Утро наступит, — пробормотал я. — Проснусь. Одеяло, будильник, кофе… Всё это растворится.
Хотелось в это верить. Очень.
Но память упорно возвращала запах гнили, хруст веток под лапами зверя и тот взгляд пустого черепа.
Сон не оставляет послевкусие во рту. Не натягивает мышцы до боли.
Не делает тебя таким одиноким.
Я достал из сумки блокнот мертвеца и открыл на последней исписанной странице.
Почерк сходил с ума. Буквы шли вкривь и вкось, врывались друг в друга.
«Если читаешь это — значит, тоже в ловушке. Не верь голосам. Не верь, что ты проснёшься. Мы спим, только пока мертвы внутри. Пока не дерёмся. Пока не отказываемся. Как только начинаешь думать — начинается бой.»
Я закрыл блокнот.
Потом посмотрел на руки. Они дрожали. Не от холода — от живого ужаса, который я не мог полностью осознать.
Я, Игорь, инженер, ленивый, недовольный миром циник, попал в какой-то ад, устроенный как… испытание?
Месяц, говорил голос. Выжить. Тогда начнётся возрождение.
Но что это значит? Я не хочу никаких возрождений. Я хочу домой.
Я снова закрыл глаза.
Тишина. Только ветер царапает ветки, и где-то вдалеке ночной лес живёт своей, чужой жизнью.
И всё равно я надеялся:
Что проснусь. Что это не навсегда.
Что мир, каким бы он ни был фальшивым, всё-таки лучше, чем…
…чем этот.
Сон был беспокойным, рваным, будто мой мозг пытался перезапустить себя, но каждый раз что-то мешало.
Сначала я плыл в чёрной воде, над которой висела луна — израненная, будто кто-то пытался её сжечь. Потом я брёл по улицам родного города, и все прохожие были без лиц. Они смотрели на меня пустыми пятнами, искажёнными, как старые кассеты с замыленным изображением.
И вот я снова оказался в том же баре. Люди танцуют, переговариваются, но звуки искажены, как будто через воду. И посреди всего этого — он, бармен с живым взглядом. Он тянет ко мне руку, и я почти дотягиваюсь, почти…
Шорох.
Резкий, сухой. Где-то снаружи.
Я открыл глаза, и мир тут же ударил в лицо темнотой, чуть разбавленной тусклым лунным светом. Сердце заработало с удвоенной силой. Я не сразу понял, что разбудило меня, пока не услышал голоса.
— …где-то здесь был свет, пару часов назад.
— Значит, новенький. Мясо, — хмыкнул кто-то. — Если его не сожрали, можно урвать единичку.
Холод пробежал по спине, как будто кто-то ткнул мне в позвоночник ледяным пальцем.
Они говорят про меня.
Я даже не понял, когда затаил дыхание. Лёгкое шевеление в подбрюшье навеса — мышца на ноге непроизвольно дёрнулась, задевая сухую ветку. Я тут же замер. Звук был тихий… но тишина вокруг была ещё тише.
— Слышал?
— Что-то было. Пошли, осмотрим. Тут укрытие какое-то, точно не случайность.
Чёрт.
Я медленно повернул голову, взгляд метался, в поисках любого выхода.
Назад — склон, слишком открыто. Вперёд — узкий проём, но прямо в сторону голосов.
Слева — остатки стены, возможно, можно пролезть в щель между досками и корнями дерева.
Справа — мусор, сухие ветки, листья…
И чёрт побери, если я сейчас пошевелюсь, весь этот хлам зашуршит так, что разбудит весь лес.
Но сидеть — тоже гибель.
"Думай, Игорь, думай! Ты же всегда выруливал в самых паршивых ситуациях. Хоть и офисных."
Сердце колотилось в горле. Зубы сжаты, ладони мокрые. Я решил.
Влево.
Медленно, почти не дыша, я пополз, втягивая живот, вжимаясь в холодный грязный пол. Листья под телом хрустели, но я надеялся, что ветер за пределами укрытия прикроет звук.
Рука наткнулась на доску — острая щепка впилась в палец, но я даже не поморщился.
— Тут! — донеслось снаружи.
— Кровь. Кто-то поранился. Прямо свежая.
Быстрее.
Я с усилием вдавил себя в щель между остатками стенки и массивным корнем. Места почти не было — сырость, гниль, плесень, но это было спасение. Я прижал голову к земле и затаился, надеясь, что теперь хоть дышать незаметно.
Голоса приблизились. Кто-то зашёл внутрь. Я слышал, как скрипит пол, как медленно, уверенно топают по доскам сапоги.
— Пусто.
— Может, зверь сожрал. Кровь есть, тела — нет.
— Жаль. Новички — лёгкая добыча.
— Ладно. Пошли. Монстры ночью шастают, не хочу быть их ужином.
Топот удаляется. Шаг. Другой.
Долгие секунды — и снова только лес, ветер и больно стучащее в висках сердце.
Я не вылез. Не двигался. Лежал, вонял пролитой кровью и холодным страхом.
И знал теперь точно — помощи здесь не будет.
Никто не придёт. Никто не спасёт.
Если хочешь жить — учи правила. Быстро. Или сдохни.
Утро началось с тяжёлого холода.
Точнее, с осознания, что я так и не заснул по-настоящему. Полусон, полубред, в котором я то снова слышал шорохи, то пытался вспомнить, как выглядели лица тех, кто хотел меня сожрать.
Я вылезал из своего укрытия, как зверёк — медленно, дрожащими руками раздвигая мокрые ветки, обдирая кожу о корни и доски. Лес встретил меня тяжёлым молчанием.
Небо — серое, глухое, будто
