class="p1">Сначала я подумал, что это смерть, прикрыла солнце своим саваном.
Потом — капля.
Одна, прямо на щёку.
Вторая — на шею.
Третья — по лбу.
Я зажмурился.
— Чёртовы миражи… — прохрипел, не открывая рта.
Но кожа оживала. Ощущала.
Капли были реальными.
Дождь.
Сначала ленивый, неуверенный. Потом — гуще, плотнее. Словно небо расплакалось.
Я открыл рот. Поймал первую струю языком. Солоноватая, с пылью — но настоящая.
И я пил. Глотал, захлёбывался, кашлял, снова пил.
Ладони впились в мокрую землю.
Грязь потекла между пальцев. Я зацепился за неё, как за жизнь.
Мокрая трава. Хлюпанье. Пар, поднимающийся от раскалённой земли. Всё ожило. Всё стало настоящим.
Я поднял голову.
Небо было серым.
Сумрачным, сердитым, но таким родным.
Словно мир передумал меня хоронить.
Я выдохнул — судорожно, с хрипом.
Я ещё жив.
И, чёрт возьми, раз дождь пришёл в самый момент, когда всё уже было кончено… может, я ещё кому-то нужен.
Ливень утихал. Он не закончился — просто стал тише, осторожнее, как будто и сам не верил, что так вовремя вмешался. Я брёл вперёд, цепляясь взглядом за каждый куст, каждую тень. Сапоги чавкали по грязи — будто шагал не я, а кто-то за меня.
И тут — следы.
Разворошенная трава, затоптанная земля. Очертания квадратов на почве, где стояли ящики или, может, коробки. Поваленный бурелом, ветки сложены в кострище.
Пепел — совсем свежий. Даже дождь не до конца его смыл.
Я застыл.
Кто-то был здесь. И недавно.
Осторожно подошёл ближе. На брезенте, натянутом между деревьями, ещё висели капли дождя. Под навесом — остатки еды, аккуратно сложенные, будто кто-то ушёл ненадолго, не ожидая, что вернётся нескоро… или не вернётся вовсе.
Пустая кружка. Обгорелая кружка. Сухой фрукт — неразмокший, не тронутый ни зверьём, ни мухами.
Я поднял его. Манго? Или нечто похожее. Жёлтая мякоть, в которой застряли мои дрожащие пальцы.
Сладкий, сочный. Глотая его, я едва не расплакался. Настолько вкусной еда никогда не была. Даже чёрствый батон в армии не вызывал такой благодарности.
Рядом, под сложенным куском ткани, я нашёл нож.
Простой, с деревянной ручкой и чуть потрескавшимся лезвием. Ржавчина на сгибе, но всё ещё острый.
Я сжал его в руке.
Это не меч. Не ружьё. Не бронежилет.
Но это что-то.
Что-то, что можно держать. Что может защитить… или хотя бы дать видимость защиты.
Я сел у кострища.
Пока не было ни звуков, ни голосов, ни следов погони. Но и тишина здесь была… странной. Слишком плотной. Словно лес что-то знал и просто ждал.
Кто здесь был? Где они теперь? Почему всё так аккуратно и в то же время брошено?
Может, ушли.
Может, убежали.
А может… превратились в кого-то, кто прячется за ближайшим деревом и сейчас смотрит на меня.
Я не знал. И, признаться, не хотел знать. Пока.
Я доел второй фрукт, затащил тент чуть глубже под ель и укутался в него, будто в спасательное одеяло.
Нож положил рядом, чтобы рука касалась его рукояти.
— Ещё один день, — прошептал я.
Мир не ответил.
Но и не убил. Уже хорошо.
Проснулся я резко, как будто кто-то тронул меня за плечо. Но рядом никого не было — только тихий хруст капель, оседающих с деревьев, и глухое поскрипывание ветвей где-то вверху. Дождь ушёл, оставив после себя запах мокрой листвы, сырой земли и чего-то… живого. Почти забытого.
Я вылез из-под тента, потягиваясь — мышцы ныли, голова тяжелела, но в теле была странная ясность. Та, что приходит после крайней точки — когда ты думал, что сдохнешь, но нет — жив, и вот уже в тебя снова капля за каплей вливается энергия.
Обшарил стоянку. Не спеша, методично.
На этот раз не просто ищущий еду — ищущий смысл.
Одежда — плотные штаны, куртка с множеством карманов, лёгкий плащ накидкой, всё не по размеру, но сухое и лучше, чем промокшие до нитки джинсы. Переодевался прямо там, босиком на мокрой траве, и впервые за всё это время почувствовал, что в чем-то снова человек, а не голая обезьяна, брошенная умирать.
Рюкзак лежал под навесом, будто кто-то собирался уходить, но передумал. Внутри — потрёпанная тряпичная рубашка, почти сухая, кусок мыла, ножик поменьше, набор верёвок и обрывки карт… непонятных, ни одной отметки, но с направлениями. И две фляги. Одна почти полная, вторая пустая, но не дырявая.
Я аккуратно сложил туда остатки фруктов, оставшийся тлеющий кусок мяса в плотной ткани — вонючий, но пока не испорченный. Воду отмерил — чуть глотнул, остальное бережно убрал. К пустой фляге прикрепил капроновую верёвку — вдруг придётся черпать из лужи, не залезая самому.
Нож крепко засунул за пояс, второй — карманный — в нагрудный отсек.
Когда стоянка осталась позади, я вдруг понял: не хочу тут быть.
Не просто тревожно. Не просто холодно.
Словно кто-то невидимый шепчет на ухо: "Уходи."
Место, где ты ел, пил и выжил, должно бы казаться безопасным, но…
Я чувствовал: оно помнит, оно ждёт.
Не меня.
Тех, кто ушёл. Или тех, кто вернётся.
Я двинулся по склону вверх, где земля подсыхала быстрее, а между деревьями был светлее лес. Мягкий туман расползался по низинам, струился, словно что-то искал. Или кого-то преследовал. Наверху солнце пробивалось сквозь просветы листвы, делая шаги почти комфортными.
Пейзаж напоминал вымершую сказку: деревья огромные, с закрученными корнями, мхи, разноцветные пятна лишайников, шорохи в кустах — но не агрессивные, просто живые. И чем дальше я отходил от стоянки, тем легче становилось дышать.
"Интересно, если это и правда сон — где тот момент, когда меня выкинет обратно в кровать?" — подумал я. Но уже не особо верил, что это возможно.
Я шёл. Без карты. Без цели.
Просто вперёд.
Словно кто-то потянул меня за невидимую нитку, и я, как сломанная марионетка, поддался этому движению.
Но внутри… там, где всё ещё теплится то, что называют собой, я знал:
Лучше идти, чем ждать.
Лучше двигаться, чем стать частью чего-то, что замерло и вымерло.
Я шёл.
А мир наблюдал.
Я почти прошёл мимо. Почти.
Сначала подумал — просто выброшенный труп. Тень под корягой, не шевелится. Но… когда я был в двух шагах, он зашевелился. Слабо, едва заметно. Рука дёрнулась, будто хотел схватить меня за
