Марго, безнадежно надеясь, что журналист окажется специалистом по Вирджинии Вулф и спросит Келси, что ей понравилось больше всего.
Чарльз протянул Марго чайничек дарджилинга и крохотный кувшинчик меда с крохотной ложечкой, на плетеном подносике. В этот момент она подумала, насколько Чарльз включен в происходящее, насколько он здесь и сейчас. Его трейлер был идеальным отражением его самого; он приносил сюда то, что любил. Марго пришло в голову, что, сколько бы они ни жаловались, – на Бесс, на ненормированный рабочий день, на сюжеты, на партнеров, – Чарльз был здесь счастлив. Они пили чай, и Марго велела себе – отпустить. Поступить красиво. Но потом ей пришло в голову кое-что еще. Вероятная причина самообладания Чарльза. Она поставила чашку на стол, и Чарлз быстро подсунул под нее подставку, защищая кофейный столик, который ему даже не принадлежал.
– Тебе это пойдет на пользу, – сказала Марго.
– Каким образом?
– Да ладно, Чарльз. Ты теряешь любимую жену Кэт. Заведующий хирургическим отделением – вдовец и отец-одиночка? Ты на этом целые серии получишь, не просто пару отличных сцен. Это станет твоей аркой до конца сезона. Хорошей аркой.
– Так я должен был уйти?
В кармане у Марго зазвонил телефон; она подождала, пока вызов переключится на голосовую почту. На минуту задумалась, не устроить ли скандал. Прикинула, не выскочить ли наружу, хлопнув дверью для пущей мелодраматичности, но лишь вздохнула и обмякла на стуле. У нее не было сил даже на это. Чарльз поставил чашку и пересел к ней.
– Я знаю, как погано, когда тебя увольняют. Убивают. Что угодно. Но, Марго, признай: ты одной ногой стояла на пороге, годами. У меня семья, ее надо кормить. Так что сама понимаешь.
По дороге в свой трейлер Марго думала о том, что сказал Чарльз. Это было правдой? Ну, в каком-то смысле. Она с готовностью согласилась на пилот, даже не думая, что сериал взлетит. Еще одна больничная драма? Их и так в эфире уже две, а эта ну самая традиционная к тому же. Марго и в голову не приходило, что она впрягается на десять лет, а то и дольше. Когда они в первый раз приехали в Лос-Анджелес, много лет назад, когда Дэвиду было трудно, она думала, что они просто сбежали на пару месяцев. Думала, что они вернутся в город ко Дню труда и все пойдет по-прежнему.
И вот где она оказалась десять лет спустя. Не то чтобы эти десять лет были несчастливыми, не целиком, но не таких десяти лет она ждала. Может быть, это было и хорошо. Может быть, теперь у нее появятся возможности, каких не было десять лет назад, когда она была юна и свежа, вся светилась обещанием, но еще не заработала полос и пятен среднего возраста, в ней не было «перчинки» – если использовать слово, которое она ненавидела, слово, которое наверняка изобрели мужчины, с их любовью к выдержанной говядине, барбекю, мартини и перечным стейкам.
Облом.
Ее телефон опять зазвонил, и она выудила его из кармана, ожидая услышать на том конце провода Бесс. Но это была не Бесс. Это был Джулиан.
– Марго? Нам надо поговорить.
Глава четырнадцатая
Руби сидела одна за огромным столом для завтрака в дорогой гостинице в центре Мадрида. Завтраки подавали в открытом дворе за вестибюлем, на блестящем мраморном полу стояли столы с мозаичными столешницами, окруженные изящными коваными стульями. Вокруг свободно порхали певчие птицы, перепрыгивали с пустой тарелки на тарелку, выискивали крошки. Руби пила самый безупречный апельсиновый сок в своей жизни – полный мякоти, пенистый и яркий. Просто амброзия, амброзический сок, подумала она, гадая, есть ли такое слово. Если его нет, то надо бы ввести в употребление.
Она ела одна, потому что, как и каждое утро во время этих каникул, оказавшихся самыми длинными в ее жизни, вся семья Ивана – и сам Иван – спала до десяти. Несмотря на милые гостиницы и превосходный апельсиновый сок, путешествие с Иваном сводило ее с ума, а они еще даже половину маршрута не проехали. Они с Иваном целыми днями грызлись, и Руби сознавала, что напряжение между ними беспокоит и всех остальных, она ужасно себя из-за этого чувствовала, но была не в силах остановиться. Ее столько всего раздражало! Ранними подъемами и одинокими завтраками в покое она пыталась задавить нарастающую неприязнь к своему парню, и это было лучше, чем лежать в постели в номере, смотреть на спящего Ивана и злиться на него все больше и больше, потому что они пропускали лучшую часть дня. Июль в Испании. Жара. Руби ненавидела жару. Она испробовала все, чтобы смягчить ее воздействие, – шляпы, шляпы с полями пошире, блузки с длинным рукавом, побольше пить, – но к середине дня становилась потной и несчастной. Любой, будь у него хоть капля мозгов, как она несколько дней назад неудачно рявкнула на Ивана при его родителях, вставал бы пораньше и осматривал достопримечательности, пока жара не делалась невыносимой.
– Никто тебе не мешает вставать пораньше, – ответил он скорее обиженно, чем рассерженно.
То, что Иван всегда отвечал на ее несдержанность сдержанностью, только злило ее еще больше. Но она послушалась: начала вставать пораньше и уходить с фотоаппаратом, подаренным Марго, исследовать окрестности ранним утром. Иван писал ей, когда он, его родители и сестра были готовы к ней присоединиться и начать свой день.
– А вот и наша ранняя пташка! – выпевала его мать, когда они встречались в назначенном месте.
Руби изо всех сил старалась быть веселой, сговорчивой, благодарной, быть – как наставляла ее мать, когда она садилась в такси в аэропорт, – хорошим гостем. Но – господи!
Не надо было ей ехать. Надо было головой думать. Она раздражалась на Ивана уже несколько месяцев. Она надеялась, что романтика Мадрида, Севильи и Барселоны помогут ей в этой поездке. (И если его мать еще раз скажет «Барthелона, растягивая th, словно это самая смешная шутка в мире, Руби лопнет.) Иван начал ее раздражать почти сразу, как самолет оторвался от полосы в аэропорту Лос-Анджелеса, прошел немного над Тихим океаном, потом лег на правое крыло, развернулся на восток и взял курс на Европу, что раньше случалось с ней только три раза в жизни (Уместно ли было слово «только»? Ей и девятнадцати еще не было. Но по сравнению с одноклассниками, которые каждую весну и лето проводили в Европе, Австралии, на Таити или в Южной Африке, три полета казались вовсе ничем.) Отъезд из Лос-Анджелеса и начало путешествия обычно радостно ее волновали, но от того, что сейчас она сидела рядом с Иваном и его рука собственнически сжимала ее руку, у нее зачесалось горло, как бывало, когда она случайно съедала грецкий орех.
Иван принялся
