шагнул в вагон, оказавшийся прямо перед ним, сел и поднял глаза, закончив протирать от дождя запотевшие очки, она стояла напротив – знакомое лицо, бесстыжая усмешка. Сидни Блум.
Джулиан не жалел, что в тот день встретил Сидни в метро, но и счастлив тоже не был, потому что невозможно было угадать, какая Сидни тебе достанется. Она могла быть лучезарной и счастливой, или мрачной и нервной, шумной и буйной, или любопытной и дразнящей. Иногда она переключалась между всеми этими состояниями в ходе одного короткого разговора. Но в тот день в метро ему попалась хорошая Сидни. Сказала, что работает в одном и том же офисе уже несколько месяцев, что там скучно, но платят хорошо и есть медицинская страховка, так что… Она все время ходила на прослушивания, но ты же знаешь, как оно, когда год не задался, но у нее было предчувствие, что все сложится. Нашла преподавателя мастерства, который ей нравился, – Джулиан знал эту женщину, они вместе работали в Сохо в прошлом году (критики в восторге, публика не оценила – типичная история его жизни), и Джулиан мог сказать о ней только хорошее. Сидни спросила, как Руби (не Флора, он это отметил), он показал ей пару фотографий, которые носил с собой в портфеле, и Сидни сказала все, что положено: какая красавица, у нее твои глаза, выглядит умницей.
– Похоже, у тебя все в порядке, – сказал ей Джулиан, когда они вышли из поезда.
Обнял ее, сказал, что рад был повидаться, и не соврал. Сидни улыбнулась, помахала ему на прощанье и пошла вверх по лестнице. Пообещали друг другу не пропадать. Выпить кофе в ближайшее время.
Переходя Канал-стрит, Джулиан подивился тому, какой нормальной выглядела Сидни. До встречи с Флорой они с Сидни пусть и с перерывами, но целых два года… Как это назвать? Встречались? Спали вместе? Выносили друг другу мозг? Был один злополучный месяц, когда они пытались быть парой. Джулиан тогда работал барменом, и она постоянно заявлялась к нему на работу, чтобы сделать «сюрприз», – садилась у стойки бара с бокалом мерзкого разливного вина и пронзала взглядом каждую женщину, которая задерживалась поболтать с Джулианом. Сидни приходила с полным карманом четвертаков и часами гоняла музыкальный автомат, пела и танцевала, хотя заведение было не из тех, где это принято. Увязывалась с ним домой по ночам, когда ему хотелось пораньше лечь и подготовиться к завтрашнему прослушиванию. Звонила в истерике из больничного приемного покоя, куда приезжала с уймой воображаемых симптомов. Если некоторые в начале отношений стараются показать себя с лучшей стороны, то Сидни, казалось, нужно было сделать все наоборот: выпустить вперед психа и вычислить, готов ли Джулиан прыгнуть в пропасть ради нее и с ней вместе.
И поначалу это работало, потому что если детство Джулиана чего и выдало ему полной ложкой, так это способности управляться с психами, быть спасителем. Чужая истерика рождала в нем спокойствие, и хотя он знал, что это нездорово, в спасении, в адреналине, вызванном слезами и притворной катастрофой, было нечто такое, что утешало, как любимое поношенное пальто, от которого попахивает гнильцой, но оно слишком удобное, чтобы его выбросить.
Сидни выросла почти в такой же невыносимой обстановке, как Джулиан. Это их объединяло – презрение ко всем, кто рос счастливым. В тот вечер, когда они познакомились, Сидни сказала:
– Если мне говорят: «Моя лучшая подруга – это мамочка», я бегу в противоположную сторону.
В мире, где было не принято признавать, что семейная жизнь бывает неприглядна, они с Сидни могли рассказать и что похуже. Он мог вспомнить, как отчаянно желал, чтобы мать не вернулась домой после своих блужданий; как сидел и смотрел на часы, представляя, что она умерла и лежит в канаве, что у нее случился удар, или сердечный приступ, или, что вероятнее, полный отказ печени.
А Сидни вспоминала, как в тринадцать лет начала класть под кровать монтировку, чтобы, когда отец со своими пьяными выступлениями переключится с матери на них с сестрой (тут они тоже друг друга понимали), можно было защититься. Она рассказала Джулиану, как однажды ночью проломила стену над головой отца, а он был пьян в дрова и решил, что она ему голову разбила, и упал на пол, рыдая и умоляя ее остановиться.
– Я все время об этом думаю, – сказала Сидни. – Если мне страшно или я нервничаю, то представляю в руках железку и понимаю, что все могу.
Он понимал.
Весь день после краткого воссоединения в метро Джулиан не мог отвязаться от мыслей о Сидни, и мысли эти блуждали в опасных местах. Вспоминалось то, что у них было хорошо, то есть секс. Сидни медленно расстегивает лифчик, встает перед ним, бесстыдно обхватывает груди ладонями. Опускается на четвереньки, приглашая взять ее сзади. Похабщина, которую она говорила, чтобы он кончил, то, как она себя трогала.
Джулиан заставлял себя прекратить, пытался думать о Флоре и Руби, обо всем том, что делало его жизнь такой хорошей, о разумном выборе, который он совершил. Но потом, словно прочитав его мысли, Сидни однажды вечером объявилась в баре на Хестер-стрит, где по вечерам зависали участники «Хорошей компании». Сперва народу было много, но вскоре остались только он и Сидни, заказали еще выпить. И еще. Потом он и Сидни на заднем сиденье такси. Потом он и Сидни у нее дома, голые, трахаются. Только так и можно было назвать то, чем они занимались; их разговоры всегда были чем-то вроде хитрой прелюдии. Тем вечером, когда они садились в такси, он прекрасно понимал, что произойдет.
Флора и Руби, как всегда, уже спали, когда он добирался домой, и он садился в гостиной и варился в своих неправедных поступках. Клялся, что больше никогда, но, ругая себя, в то же время вспоминал, как, когда они добрались до квартиры, Сидни толкнула его на кровать, содрала с него рубашку и стала лениво обводить пальцами его соски и как ему хочется снова увидеть, как она это делает.
Пыл Сидни перечеркивал его сопротивление. Когда он выходил из «Хорошей компании», она ждала его, сидя у окна закусочной через дорогу. Бывали вечера, когда ему удавалось отделаться от нее, пойти домой, сохранить верность. Бывали такие, когда они шли к ней. Джулиан никогда не задерживался надолго и каждый раз клялся, что это – последний.
Той же весной по детским площадкам Вест-Вилледж прокатилась мода на семейную терапию, словно особенно заразный вирусный конъюнктивит. Казалось, Джулиан и Флора каждый день приходят домой с очередной историей очередного брака, переживающего не лучшие времена. Сперва Лекси Гарсиа однажды утром выкатила на детскую площадку свою сдвоенную прогулочную коляску и
