мои решения. Каких-то полчаса назад я, забыв о его сыне, рисовала картинки нашей идиллии втроем, с Оливкой, а сейчас я раздавлена осознанием того, что этот мультик в моей голове пора выключать. У Макса ко мне лишь охотничий инстинкт, их свободные отношения с Кариной позволяют интрижки на стороне. Но мне это не подходит. Я не смогу делить его с другой. Уж лучше помру старой девой с резиновым вибратором. Или вышибу клин клином, впустив в свою жизнь другого мужчину.
– Сяду, – подхожу к огромной черной машине и натыкаюсь взглядом на тонированные стекла. Оборачиваюсь на Макса и впадаю в ступор.
– За тобой поухаживать надо? – Он продолжает источать гнев, подходит к машине и с демонстративным поклоном открывает мне дверь.
– Нет. Не в этом дело. Спасибо, что помог с этим, – киваю на опустевшую дорогу, кусаю губы, предчувствуя, что недавний смех сейчас сменится слезами. – Я… не могу с тобой поехать. Дело не в тебе. А в машине. Я не езжу в машинах с тонированными стеклами. У меня начинаются панические атаки. Травма с детства. Это не лечится. Я пыталась.
– Ну, судя по уехавшей тачке, это лечится. Или панические атаки у тебя только со мной? – Я заслужила его обидные слова.
– Я, когда бежала от тебя и тормозила ее, не заметила тонировку, – слушаю себя и понимаю, что выгляжу как чеканушка. – Это не лечится, Максим, к сожалению. Я не вру. Не играю с тобой. Я правда не могу с тобой поехать.
– Зачем ты бежала от меня? – С силой захлопывает дверь и подходит ко мне вплотную.
Серьезно? Это единственное, что он услышал из всей моей речи? И что я должна ответить на это?
– Я привезла тебе машину, как и договаривались. К тебе приехала семья, мое присутствие было неуместно, – подбираю логичные доводы для своего побега.
– Это не оправдание. Я сказал, что увезу тебя. Почему ты все время бежишь от меня, Аделина? – Он прикасается к моей щеке и сразу одергивает руку, как будто борется с собой. Заправляет прядь волос мне за ухо, лишая меня дара речи. Он всегда так делал, когда я еще была Кирой. Его Кирой. – Признайся, я волную тебя? Для меня так нарядилась?
– Для себя. Я всегда наряжаюсь. Завтра прилетает муж, вот и купила наряд, буду встречать его, как и подобает любящей жене, – язык горит от очередной лжи, перестаю понимать, что и зачем я говорю и кому этим делаю хуже.
– А ты точно любящая жена? – Он отступает от меня, облокачивается о машину. – Знаешь, так бывает, люди встречают кого-то и перестают любить тех, кого когда-то любили.
– Ты перестал любить свою жену? – Даю ему, и себе, последний шанс, чтобы я получила право бороться за него.
– Не перестал, – он тяжело вздыхает. Ну, вот и все. С Кариной, как бы я на это не надеялась, его связывает не только ребенок, при каких бы обстоятельствах он не был зачат. – Но это не отменяет моих чувств к тебе. И твоих ко мне.
– У меня нет к тебе чувств, – чувствую, как дрожит подбородок. Достаю телефон из сумки, ищу нужное приложение. – Я вызову такси, не хочу впадать в истерику в твоей машине. Если я даже попытаюсь не смотреть на эти стекла, вероятность, что меня накроет истерика, очень высока. Поверь, тебе лучше этого не видеть.
Макс забирает мой телефон вместе с сумкой и закидывает на заднее сиденье. Подходит к водительскому сидению и опускает все окна. Затем открывает багажник, достает биту и… Разбивает лобовое стекло на своей машине! Оно поддается не с первого и даже не со второго удара, но у него нет шанса против Макса и его безумия.
Пока я ошарашенно смотрю на весь процесс, он надевает рабочие перчатки, вырывает остатки прессованного стекла из машины и смахивает осколки с сидений, с приборной панели. Снимает свою футболку, аккуратно ее складывает и кладет на переднее пассажирское сиденье.
– Прокатимся с ветерком. Садись. На улице темнеет. Не могу же я бросить в лесу жену Потапова. Иначе твой муж вырвет яйца мне.
***
– Тебе никто не говорил, что ты ненормальный? – Контролирую свой взгляд, пригвоздив его к разбитой машине, а не к голому торсу, покрытому манящими рисунками черного цвета.
Не смотрю. Я не смотрю на него! Закрываю глаза, как будто это может испарить его рядом. Руки немеют, во рту, и не только, становится слишком влажно. Киру-Аделину магнитом тянет к этому бесподобному телу, которое столько раз опускало меня на дно Мариинской впадины от наслаждения и поднимало ввысь, расплескивая брызги счастья. Уж лучше бы я истерила от тонировки, чем от своих запретных, невыносимо обжигающих и затопляющих желаний вперемешку с идиотскими принципами.
– Говорили. Садись в машину, – кажется, кое у кого тоже вот-вот случится истерика. Я это чувствую, как бы Макс не пытался скрыть ураган своих чувств. Видимо, до него только сейчас дошло, что он сделал с машиной.
– Я возмещу ущерб, – он стоит так близко, вышибая у меня почву из-под ног своим полуголым видом, что мне с трудом дается безразличие на лице. Безразличные не прячут и не отводят взгляд. Усилием воли поворачиваю лицо к нему, смотрю четко в глаза, лишь бы не опустить взгляд ниже и молюсь, чтобы жар от горящих щек не было видно в полутемноте. – За стекло.
– Ты так ничего и не поняла, Аделина, да? – Делает едва заметный шаг ко мне.
– А что я должна понять? – Шепчу. А внутри трясусь и извиваюсь, как голодная хищница, готовая накинуться на него и растерзать его беспощадно. Что со мной творится, а? Ну взрослая же женщина! Пять лет обходилась без секса, а что теперь за революция яичников?
– Я становлюсь ненормальным рядом с тобой. Ты хочешь откупиться от всего этого, будто и не было ничего? Думаешь, эти картинки исчезнут из моей головы? – Он проводит пальцем по бретельке моего платья, не касаясь кожи ключицы, а она, эта несчастная кость, уже готова дугой выгнуться навстречу его ласке. – Так не работает, Аделина. Я знаю, почему ты бежишь от меня.
– Почему? – Сердце стучит все громче, выпрыгивая из груди. Он же не вычислил меня по голосу, странным поступкам, фобиям? Не сложил все в уме?
– У тебя муж, дочка. Но я волную тебя. Физически. Я это вижу. Чувствую. Я не дурак, Аделина. И ты боишься потерять то, что у тебя есть. Ты боишься меня. Вот и бежишь. Но я не насильник, Ада. Я никогда не заставлю тебя делать что-то
