голову, его голос стал мягче, интимнее, будто он разговаривал только с одним человеком в зале.
– Я слабый, грешный человек,
Не служат духи мне, как прежде И я взываю к вам в надежде, Что вы услышите мольбу,
Решая здесь мою судьбу.
Я крепче сжала занавес. Всё, что я видела, казалось иллюзией: театр, смеющиеся лица актёров, изящный жест руки Джулиана, будто он действительно оставлял что-то позади.
Но это было правдой. Он стоял там, на сцене, воплощение того, о чём мы могли только мечтать. Его голос наполнял пространство силой и уязвимостью, как если бы он на самом деле прощался не только с магией Просперо, но и с чем-то своим.
– Все грешны, все прощенья ждут.
Да будет милостив ваш суд.
Последние слова прозвучали тихо, почти шёпотом, но они будто окутали зал, оставляя пространство для тишины, такой глубокой, что она казалась осязаемой.
Мои пальцы ослабли, и ткань занавеса выскользнула из рук. Слёзы всё же прорвались, текли по щекам, горячие, как раскалённое железо. Я смотрела на Джулиана, стоящего на сцене, и всё, что я могла думать, это: "Он сделал это. Мы сделали это".
Когда тишина перешла в громкие аплодисменты, я на мгновение закрыла глаза, чтобы почувствовать этот момент всем сердцем. Но уже через секунду я снова смотрела на него. Его лицо, освещённое светом сцены, было умиротворённым, но в его глазах блестела усталость и что-то ещё – может быть, понимание, что конец – это всегда начало.
Джулиан повернул голову, и наши взгляды встретились. Он будто хотел что-то сказать, что-то мне одной. Но раздавшийся гром аплодисментов нарушил момент. Меня вытолкнули из моего убежища и я недоумевая осматривалась вокруг. Зал гремел бурей. Пришло время выйти на поклон.
Я сделала шаг вперёд, стоя рядом с Джулианом, и бросила взгляд на королевское ложе. Елизавета Тюдор, которую я знала как Роуз, выделялась даже среди роскошного окружения. Её яркий наряд переливался в свете свечей, как будто сама корона света обнимала её. Её взгляд был неподвижным, устремлённым на Джулиана.
Когда мы поклонились в последний раз, зал погрузился в напряжённую тишину. Она подняла руку, и шёпот толпы мгновенно стих.
– Великий Бард, – произнесла она, её голос звучал мягко, но каждый слог наполнялся неоспоримой властью. – Подойдите ко мне.
Джулиан на мгновение замер, но затем, собравшись, сделал шаг вперёд. Я уловила его нерешительное движение, когда он слегка сжал руку в кулак, но в следующую секунду он уже поднялся к королевскому ложу с уверенностью, достойной того титула, что она ему дала.
В зале стояла тишина, но я слышала, как ускоренно билось моё сердце. В её словах и в её взгляде было нечто большее, чем просто уважение или восхищение. Это было признание судьбы.
Джулиан посмотрел на меня, словно ища одобрения, но я лишь кивнула. Он двинулся к королевской ложе.
Я стояла в стороне, чувствуя, как в груди поднимается странное чувство. Роуз поднялась с места, её движения были величественны. Она протянула ему розу – ярко-красную, словно кровь, – и, склонившись, легко коснулась его губ своими.
Мир вокруг меня перестал существовать. Радость, наполнявшая меня мгновение назад, сменилась глухой болью. Я отвернулась, не желая больше смотреть.
Я почти бежала за кулисы, не замечая окликов актёров. Внутри всё дрожало. Как он мог позволить этому пройзойти?
Вдруг сильные руки обхватили меня за талию, притянули к себе.
– Анна, – голос Джулиана был хриплым, но настойчивым. – Не убегай.
– Отпусти меня, – прошептала я, стараясь вырваться, но он держал крепко.
– Посмотри на меня, – его голос звучал мягче, но всё ещё требовательно.
Я подняла глаза, встретив его взгляд. В них было столько боли, столько эмоций, что я замерла.
– Ты думаешь, что это было хоть чем-то для меня? – спросил он, его пальцы слегка дрогнули. – Думаешь, мне важен кто-то ещё, кроме тебя?
Его слова были как удар, но я почувствовала, как что-то внутри меня ломается.
– Ты… ты позволил ей… – начала я, но он прервал меня, склонившись ближе.
– Это ничего не значит, – его голос был тихим, но в нём звучала решимость. – Ничего. Ты – всё, что имеет значение.
Его губы настигли мои с такой отчаянной решимостью, что я едва успела осознать, как всё вокруг исчезло. Поцелуй был горячим, неистовым, словно он пытался вложить в него всё то, что слова не могли выразить. Его пальцы скользнули по моей спине, притягивая меня ближе, словно боялись, что я исчезну.
Я отвечала ему, чувствуя, как его тепло захлёстывает меня, разламывая границы между нами. Его дыхание обжигало мою кожу, его прикосновения были жадными, но в то же время удивительно нежными.
Скрип половиц под нашими ногами, приглушённый свет свечей, запах пыли и старого дерева – всё это стало фоном для нашей магии, той, что нельзя объяснить словами.
Его руки нашли мои бёдра, и я ощутила, как дрожь прокатилась по моему телу. Его прикосновения были одновременно властными и осторожными, словно он боялся разрушить этот момент. Я позволила себе полностью раствориться в этом – в нём, в нас.
– Анна… – прошептал он, его голос был низким и хриплым, словно он боялся произнести что-то громче.
Я прижалась к нему сильнее, мои пальцы скользнули по его волосам. Всё остальное перестало существовать, остались только мы, в этом безвременье, где наши сердца били в унисон, и каждая секунда казалась бесконечной.
И о любви
Ткань платья скользнула по коже, оставляя лёгкий холодок от прикосновения к ночному воздуху, и тут же смешалась с теплом его пальцев, осторожных, как у художника, едва касающихся холста. Его движения были уверенными, но в них чувствовалась борьба – между желанием приблизиться и страхом переступить ту границу, которая ещё удерживала нас в этом хрупком равновесии.
Свет тусклой свечи танцевал на стенах, играя тенями на его лице. В этом мерцании он казался частью чего-то древнего и неизменного, как сам театр, окутанный запахом старой древесины, пыли и горячего воска. Где-то вдали раздавались шёпот и смех, приглушённые, словно ветер стёр их, оставив лишь отголоски. За
