горячей воде.
С другой стороны, наши с Молли отношения далеки от обычных. Как мне быть нормальным рядом с девушкой, которую я люблю ненавидеть?
Только я ее больше не ненавижу. Я… сам не знаю, что чувствую. Но знаю одно: я не оставлю ее одну, плакать в ванной.
Я мог бы уйти. Наверное, даже должен. Еще куча дел в амбаре. Несколько звонков, на которые я не ответил за день.
Но ноги не двигаются. Вместо этого я вешаю шляпу на крючок у двери, беру телефон, благодаря Wi-Fi в домике мне не нужен рация, и набираю Дюка, который наверняка сейчас в Новом доме, перекусывает.
— Все сделаю, — говорит он после того, как я отдаю ему распоряжения. — Сойер и Элла заглянули, попрошу их помочь.
— Поцелуй за меня малышку. Увидимся за ужином.
— Ты в порядке? — Дюк делает паузу. — Я видел, как ты уходил с Молли.
— Я буквально вынес ее из амбара, чтобы она перестала работать. Она себя загнала.
Дюк усмехается.
— Что-то мне подсказывает, ты был не против нести ее.
— Заткнись.
— Она в порядке?
— Я разберусь.
— О, еще как разберешься.
— Я вешаю трубку.
— Вы бы классной парой были.
— Пока, Дюк.
— Только полегче с ней, ладно? Нам нравится Молли. Конечно, у нее сомнительный вкус на мужчин…
— Почему? Потому что ты ей не нравишься?
Брат смеется.
— Потому что ей нравишься ты.
— Заткнись, — повторяю я, хотя сердце пропускает удар. — Я ей не нравлюсь. Мы просто… работаем вместе.
Дюк откровенно хохочет.
— У тебя голос странно прозвучал, когда ты сказал, что остановил ее от работы.
— Я просто не ожидал, что она так надорвется, вот и все.
— Дочь Гарретта? Серьезно? Та, которая вставала в четыре утра почти каждый день, пока была здесь?
Я стону.
— Она совсем не такая, какой я ее себе представлял.
— О, да. Заговор закручивается.
— Никакого заговора нет. Если не заткнёшься, завтра весь день будешь навоз грести.
— Это ты всё ещё не повесил трубку.
— Вешаю!
— У тебя в домике презервативы есть, да?
— Отвали.
Я бросаю взгляд в конец коридора, на дверь ванной. Чёрт, а у меня вообще есть презервативы?
Неважно, есть они или нет, потому что я не собираюсь трахать Молли. Даже если мой член сразу оживляется при этой мысли.
— Безопасность превыше всего, — нараспев говорит Дюк. — Вы там не тормозите, а здесь мы всё под контролем держим.
— Не забудь проверить систему орошения у главного дома.
— А ты не забудь повеселиться. Судя по тому, как вы танцевали…
Мой палец дрожит, когда я жму на красную кнопку, заканчивая звонок. Бросаю телефон на столешницу и выдыхаю. Напоминаю себе, что моя задача — сделать так, чтобы на ранчо все чувствовали себя в безопасности, включая Молли.
Часы над раковиной тикают. Кажется, я никогда не возвращался домой так рано. Обычно мой вечерний распорядок — это холодный душ и борьба со сном после шести вечера.
Принять душ я сейчас не могу — Молли в ванной. И я слишком на взводе, чтобы отдыхать.
Я слышу, как она выключает воду. Раздаётся лёгкий всплеск, наверное, она залезает в ванну.
Голая.
Мысли в голове сталкиваются в панике. Это была плохая идея. О чём я вообще думал? Как у неё выглядят мокрые груди? Ты извращенец. Ей нужен комфорт, а не оргазм.
Но разве оргазм не помогает чувствовать себя лучше?
Я прогоняю эту мысль. Девушка вымотана. Последнее, что ей нужно — это оргазм. Разве что я был бы осторожен…
Я могу быть осторожным.
Не успеваю осознать, как уже открываю холодильник и хватаю пиво. Может, и текилы придётся плеснуть, если мысли не перестанут бегать по кругу.
Сажусь за крошечный кухонный стол и начинаю отвечать на письма с телефона. Колено подпрыгивает. Пиво охлаждает, но с этими долбанными мыслями не справляется.
Шмыг.
Я отрываю взгляд от текста, который пишу местному механику. Мне не послышалось? В домике тихо.
Шмыг, всхлип, шмыг.
Пульс сбивается, грудь сжимается.
— Молли?
Пауза.
Потом.
— Ты всё ещё здесь? — Голос у неё густой, надломленный. Она точно плачет.
Я вскакиваю и через пару секунд уже у двери, всё ещё с пивом в руке.
— Конечно, я здесь. Ты в порядке?
— Тебе не нужно было оставаться.
— Я хотел остаться. Что-то случилось?
Ещё пауза.
— Нет. — Вздох. — Правда, если тебе нужно… я могу сама вернуться в дом…
— Я никуда не уйду. Что случилось? — Я кладу вторую руку на дверную ручку. — Отвечай.
Она тяжело вздыхает.
— Знаю, это звучит глупо, ведь я не так уж часто видела отца. Но я скучаю по нему.
Сердце сжимается. Я опускаю лоб на дверь, в горле встаёт ком.
— Это не глупо. Он был твоим отцом. Я тоже скучаю. Так сильно, что… даже передать не могу.
— Быть здесь, работать с вами… Я просто… Я так много упустила. Если бы я знала, какая тут жизнь… Я бы любила работать с папой на ранчо. Кажется, я начинаю понимать…
Я задерживаю дыхание.
— Что?
— Почему он никогда не хотел уезжать.
В её голосе столько грусти, что на секунду я сжимаю ручку крепче. Войти? Утешить её?
Я могу утешить её и отсюда. Настолько, насколько смогу.
— Знаю, ты жалеешь о многом, Молли. Но сегодня… — Я сглатываю. — Ты всё делаешь правильно.
Она фыркает, звук отдается эхом в ванной.
— Может быть. Но, правильно это или нет, я всё равно опоздала.
— Начать с чистого листа никогда не поздно. Вынеси уроки из прошлого и постарайся быть лучше с теми, кто ещё рядом. — Я отпускаю дверную ручку. Волна боли накатывает, наполняя ноги знакомой тяжестью. — Что ещё остаётся?
— Для начала — не вести себя, как мудак.
Я улыбаюсь, несмотря на жжение в глазах.
— Я работаю над этим.
— Я про себя. Я вела себя, как последняя дрянь по отношению к отцу. Хотя ты тоже был мудаком, не пойми меня неправильно…
— В прошедшем времени.
— Что?
— Ты сказала: «был мудаком». Это значит, что ты так больше не думаешь?
Пауза.
Почему-то я знаю, что она тоже улыбается, когда отвечает:
— Ты начинаешь мне нравиться.
В животе что-то вздрагивает. Дурацкое, неуместное чувство, которое одновременно вызывает улыбку и обостряет тоску.
— Ты тоже можешь поплакать, знаешь? — говорит Молли, будто читая мои мысли. — Я же тебя не вижу, так что можно сказать, этого даже не было.
Я вытираю слезу.
— Я нормально отношусь к слезам.
— Просто ты слишком занят, чтобы плакать.
Я усмехаюсь.
— Что-то типа того.
Всё в этой ситуации какое-то странное. Разговаривать через дверь, пока Молли голая в моей
