барбекю-соусом на свете. Запиваю лимонадом, а потом пробую брауни, которые буквально умоляет попробовать Салли.
Съедаю два.
Удивительно, но мой желудок справляется со всем этим без последствий. Это какое-то чудо. Впрочем, я ведь сжигаю калории на ходу. Приятно хоть раз не отказывать себе в удовольствии.
Приятно использовать своё тело вот так — физически, по-настоящему. Хотя, когда я поднимаюсь из-за стола, мои бёдра дают о себе знать. Теперь понятно, почему все эти ковбои ходят вразвалку. Несколько часов в седле, и вот я уже сама еле передвигаюсь, спина отзывается тупой болью, ноги ноют.
— Тебе нужно выпить ибупрофен, — говорит Кэш, подходя ко мне у раковины и забирая пустую тарелку. — И передохнуть.
Я качаю головой. Я настроена продержаться весь день. Если уж я собираюсь взяться за это всерьёз, и в буквальном, и в переносном смысле, то должна отдаться делу полностью.
— Всё нормально. Что дальше?
Кэш смотрит на меня внимательно.
— Точно? Не хочу, чтобы ты себя угробила.
— Точно, — отвечаю, снова чувствуя, как внутри что-то сжимается от его заботы.
Кто знает, сколько ещё я здесь пробуду? Кто знает, когда снова смогу проводить столько времени на улице? Жара, конечно, невыносимая, но… смотреть на минус на счету в банке ещё хуже.
Мне нравится свежий воздух. Мне нравится это чувство — когда я с ковбоями, я знаю, что я нужна, у меня есть цель. Одна вещь, которую я поняла за это время на ранчо — здесь всегда кто-то рядом. И мне это помогает.
Заставляет задуматься, насколько часто я работаю в одиночестве дома.
Я вообще всё делаю правильно? Карьеру? Свои мечты? Жизнь? Или это просто хреново пережитая потеря, усугублённая сексуальной фрустрацией по имени Кэш?
Как бы там ни было, через полчаса я уже убираю стойла в конюшне вместе с Кэшем и Дюком. К нам присоединяется Джон Би после того, как проверил Хэппи.
Внутри конюшни настоящая парилка.
К двум часам дня я начинаю вырубаться.
Спина болит всё сильнее. Бёдра словно превратились в камень. Пот пропитал одежду так, что оставил на коже солёную корку. Но я не хочу быть слабым звеном. Так что заставляю себя работать дальше.
До кровати осталось всего несколько часов. Быстро поужинать, и к шести лечь спать. Ну, максимум в половине седьмого.
Кэш постоянно в деле, к нему подходят минимум семь человек с вопросами или проблемами, но я всё равно замечаю, как он краем глаза поглядывает на меня.
Или я уже настолько вымоталась, что начинаю себе это придумывать?
Но мне кажется, в его голубых глазах промелькнуло что-то похожее на восхищение.
Я, может, и родилась в привилегированной семье. Но я хочу показать ему, что умею пахать. Что бы ни случилось, хоть огонь, хоть потоп, я буду последней, кто останется стоять.
Отец был таким, даже после того, как сколотил состояние. Теперь я собираюсь стать такой же. Но, чёрт возьми, как же это больно. Я приняла ибупрофен, как советовал Кэш, но, кажется, мне уже ничто не поможет.
Когда я выпрямляюсь после того, как помогла Кэшу покормить Хэппи из бутылки, из горла вырывается сдавленный стон — резкая боль пронзает поясницу.
Кэш хмурится.
— Тебе больно, да?
— Нет, — я кладу руку на спину, сдерживая гримасу.
Хорошо, что Джона Би и Дюка здесь нет. Они ушли в загон — лечить лошадей, которым нужна помощь.
— Всё, Молли, на сегодня хватит.
Я качаю головой. Чёрта с два я подведу отца. Что бы он подумал о дочери, которая не может продержаться на его любимом ранчо даже одного дня?
Горло сжимается.
— Я в порядке.
— Ты плачешь?
Чёрт. Я правда плачу.
Усталость, боль, сам этот день — всё навалилось разом. Но я не дам этому взять верх. Я не могу сломаться сейчас. Прижимаю запястье к глазам и быстро моргаю.
— Я не плачу. Ковбои не плачут.
— Хорошая отсылка к Их собственной лиге, — говорит Кэш, но при этом у него раздуваются ноздри. — Но ковбои, Молли, всё-таки плачут.
— Том Хэнкс был чертовски хорош в том фильме.
— Мадонна была лучше.
У меня неприятно ёкает в груди. Конечно, он так скажет. Чёрт возьми, сегодня этот мужчина просто не даёт мне покоя. И от этого я реву ещё сильнее. Я так устала, что больно даже дышать.
— Я люблю Мадонну, — шмыгаю носом и вытираю его о рукав.
— Ну конечно.
Он наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза, и понижает голос.
— Ты сегодня была на высоте, Молли. В этом нет ничего постыдного — сказать «хватит». Я сам через час закончу. Или даже раньше.
Внутри всё обрывается.
— Ты правда так думаешь?
— Правда. Иди домой, Молли.
— Но тебе нужна помощь.
— А тебе нужен отдых.
— Ты уверен?
— Уверен. Давай я отвезу тебя на вездеходе.
Я качаю головой.
— Не говори глупостей. Я дойду сама.
— Ты упрямая, мать твою, — говорит он.
Я не могу понять, это укор или комплимент.
Шаркаю к двери стойла.
— Ты тоже.
— Тогда я провожу тебя.
— Перестань, — машу ему рукой. — Увидимся утром.
Но когда я тянусь к засову, мышца в спине сводит судорогой. Я вскрикиваю, щеки вспыхивают от жара, а колени подгибаются. Вот же унижение — рухнуть, как мешок картошки, прямо перед ним.
Позади меня раздаётся крик:
— Молли! Чёрт возьми.
И вдруг я оказываюсь в крепких руках. Кэш буквально подхватывает меня на руки, не дав упасть. Я замираю, глядя на него, и сердце останавливается. В его глазах одновременно тьма, сталь и жар.
О Господи. Теперь я точно не могу дышать.
— Кэш…
— Довольно, — отрезает он. — Обхвати меня за шею. Не заставляй повторять. Или, клянусь Богом, я разозлюсь.
В его ровном, твёрдом голосе нет места возражениям. Но вот беда, у меня от этого всё внутри сжимается так, что соски становятся твёрдыми и болезненными.
Прекрасно. Моё тело разваливается, но Кэш Риверс всё равно умудряется меня чертовски заводить.
Вселенная, помоги мне.
— Ладно, — шепчу я и обвиваю его шею руками.
Меня ещё никогда не носили на руках как даму в беде, и, скажу честно, мне это нравится.
Кэш почти не запыхался, пока несёт меня наружу и бережно усаживает в пассажирское сиденье ближайшего вездеходу. Я вздрагиваю, когда он тянется к ремню безопасности, пристёгивая меня. Его рука случайно задевает грудь сбоку.
— Извиняюсь, — бормочет он.
Я нет.
— Я бы и сама справилась.
— Не двигайся.
— Ладно, ладно.
Я слегка озадачена, когда Кэш поворачивает налево, хотя мы должны были свернуть направо, чтобы вернуться к моему дому.
— Куда мы едем?
Мышца на его челюсти
