бесконечно благодарна за то, что у меня есть работа. Но когда я все взвесила, – Флора широко развела руки, изображая весы, – мерные ложки или Руби? Особой борьбы не вышло. Спектакль шел двенадцать лет. Бог знает, сколько людей до меня играли эту роль. Это была работа, но не сказать чтобы серьезный карьерный рост.
Чего Флора не хотела говорить Марго, так это того, что она почти прошла в «Злую». «Понравилась, но нужен был кто-то повыше ростом». Ее четыре раза звали на прослушивание «В лес» и, хотя она была «потрясающая, взяли кого-то чуть помоложе». Она проплакала всю дорогу до дома в метро, потому что знала, что ее агент просто смягчает удар – эти отговорки не были правдой. Дело было не в росте и не в возрасте – не в этих постановках, – дело было во Флоре; она не проходила в окончательный состав. Сколько лет у нее оставалось – на прослушивания, на отказы? Когда нужно было признать, что ее карьера не развивается, – сплошной потенциал, – но приближается к финишной черте? Она была в восторге, когда ее взяли в массовку «Красавицы», но работа была на износ. Роль потребовала дойти до предела ее хореографических возможностей. Костюм ложки был чистым наказанием, тяжелым, жарким и негнущимся. Ей пришлось ходить на физиолечение шеи и спины по понедельникам – в свой выходной. Два дневных спектакля в неделю, когда она прощалась с Руби еще до обеда.
– Ты же знаешь Джерри Уолтерса, да? – спросила Флора.
– Да, он мерзкий.
– Возьми Джерри Уолтерса, мерзкого в обычный день, и представь его в роли зачарованного канделябра, в костюме, у которого в рукавах маленькие канистры с пропаном, чтобы он мог зажигать в руках настоящий огонь, когда танцует и поет.
Флоре понравилось, как Марго хихикнула – тихо и весело.
– О, это, наверное, был кошмар, – сказала она.
– Полный кошмар. До того как его руки засунули в канистры с пропаном, он плясал и щипал за задницы девочек из кордебалета, напевая: «О-ля-ля! О-ля-ля!» В конце концов кто-то пожаловался хореографу, и Джерри велели прекратить, отчего он стал только гаже. Как-то вечером, когда мы в миллионный раз выходили на «Будь нашей гостьей», Джерри поднес правую свечу слишком близко к левому рукаву.
Марго выпрямилась, раскрыв глаза.
– И – раз! – Флора щелкнула пальцами. – Его левый рукав загорелся.
– О нет, – сказала Марго, прикрывая рот ладонью и хохоча все сильнее.
– Костюмы негорючие, но он все равно загорелся. Ну, я и протанцевала поближе, чтобы глянуть ему в глаза, и вот я пою и выделываю свои идиотские па, но еще пытаюсь ткнуть руками-ложками в его горящий рукав. Я видела, что некоторые зрители в первых рядах заметили, что происходит. В конец концов, зыркнув на меня за то, что я не на своем месте, он все понял. Погасил огонь, превратил это все в часть шоу, и публика зааплодировала. Все так? Мы уходим со сцены, я оборачиваюсь посмотреть, все ли у него в порядке, и он набрасывается на меня, как бешеный пес. Я забила на выход. Я стояла не там. Я подвергла всех опасности, потому что повела себя как дура. Он из-за меня пропустил часть песни. Обозвал меня на «П».
– Флора, это непростительно.
– Непростительно, да, но еще вносит ясность. Я посмотрела на этого чувака – сколько ему, шестьдесят пять? Одет канделябром, орет на меня, рожа красная, пот градом, и вместо рук у него горящие факелы, и я подумала: «Хватит. Я ухожу». На следующее утро подала заявление.
Они посидели несколько минут в тишине, попивая лимонад.
– Так жаль, – сказала Марго. – Мне так жаль, что ты не можешь их совмещать – Бродвей и Руби.
– Но дело в том, что я не хочу совмещать.
Произнеся эти слова, Флора с удивлением ощутила, что сама в это верит. Потому что решение далось ей труднее, чем она признавала. Она была из тех везунчиков, которые регулярно получали работу, и временами становилась дублершей в основных партиях, так что, если актриса заболевала или уходила в отпуск, ее вызывали. Флора никогда не думала, что станет звездой, но считала, что из нее выйдет надежный помощник. Она представляла себя мисс Аделаидой в «Парнях и куколках», Фантиной в Les Misérables или даже Пенелопой Пеннивайз в «Уринтауне»[38]. Второстепенная роль с убийственным номером. Флора думала, что вырвется из кордебалета, станет чем-то большим, чем набор ложек, но нет. У нее постоянно болели колени. Болели ступни. У нее не оставалось энергии заниматься в выходные с Руби, и денег она, в общем, тоже зарабатывала не кучу. Стоило расплатиться с няней, физиотерапевтом и Мод – боже, Мод стоила состояние, – оставались гроши. Отработав два года, она получала за озвучки больше, чем на Бродвее. Тоже недостаточно, но больше.
– Мне нравится озвучивать, – сказала она Марго.
– Нравится?
– Нравится. Это чистая работа. Ни костюмов, ни грима. Ни разводок по сцене. Встаю перед микрофоном и играю. Слышу себя, могу вносить исправления, пока не получится как надо. Дублей, сколько потребуется. Это приносит удовлетворение. Хорошая жизнь.
– Я рада, – сказала Марго. – Могу и позавидовать.
Она налила им обеим еще лимонада. Встала.
– А вот и Джулиан.
Флора обернулась и увидела, как Джулиан идет по лужайке. Он только что вернулся после нескольких дней прослушиваний в городе и сразу пошел на пруд, чтобы остыть. Мокрые волосы зачесаны назад, на шее полотенце. Он загорел и подтянулся, бегая последние несколько недель по сельских дорогам. Джулиан был таким красивым, что Флору пронзила тоска по нему, хотя он был совсем рядом. Она помахала ему. Джулиан помахал в ответ. Слышно было, что в доме проснулась Руби:
– Мамочка? Мамочка!
– Терпеть не могу, когда она сейчас днем засыпает; просыпается с такими капризами, – сказала Флора.
– Я к ней схожу.
Марго зашла в дом, за ней захлопнулась сетчатая дверь.
– Привет, – сказала Джулиан, поднявшись на веранду.
– Как поплавал?
– Поплавал отлично. Но вот, видишь.
Он поднял руку и показал пустой безымянный палец, глаза у него были встревоженные.
– Ох, нет. Что случилось? – спросила Флора.
Перед ужином они все потащились на пруд искать кольцо. Вяло порылись в траве, зная, что это бесполезно.
– Мне правда жаль, – сказал Джулиан Флоре. – Оно как-то соскользнуло в воде.
– Ничего, – ответила Флора. – Купим новое, когда сможем.
– Чувствую себя ужасно.
– Эй, – сказала Флора, прикладывая ладонь к его щеке. – Это просто вещь. Все хорошо.
– Кто хочет мороженого? – спросил Дэвид. – С орехами и фруктами?
– Я! – сказала Руби.
На обратном пути в домик Марго взяла Руби за руку и стала раскачивать сцепленные в замок пальцы. О чем они никогда не говорили, когда обсуждали то лето, когда была сделана фотография, так это о том, как заново влюбились друг в друга, в само созвездие Джулиана, Флоры, Марго и Дэвида. Их четверка сплелась по-новому, и в центре встала Руби – была ли
