точно поставил бы часть пушек на корабли, чтобы получить возможность ими маневрировать. Или самоходные мины с них запустить. Или брандеры собрать. Корабли, даже гражданские, дают возможности. Дают маневр. Так что желание лишить нас этого выглядит вполне разумно с учетом известных японцам рисков.
— Это точно, вот только вы стреляете точнее, чем пишут в отчетах, — улыбнулся Ванновский. — Повезло, что некоторые им так верят.
— У японцев, скорее, нет выбора! Они-то еще не воевали с нашей пехотой, тем более с пехотой из 2-го Сибирского, так что приходится ориентироваться именно на общие цифры.
— А мин они не боятся? — продолжил Ванновский. — Очевидно же, что мы перегородили вход, а они прут себе вперед и прут.
— Прилив, — пожал плечами Брюммер. — В отличие от нас японцы сразу обращали на него внимание. И в последние дни вода поднималась даже не на четыре, а на шесть метров. Если они наблюдали и видели, что мы не делали новых постановок, то ближайшие пару часов им нечего их бояться. Опять же по их мнению.
— По их, — согласился я.
Впрочем, миноносцам на самом деле ничего не угрожало, потому что, даже уничтожив пару малых кораблей, мы бы принципиально ничего не изменили. Поэтому чувствительность наших мин осталась на прежнем уровне — от 6 тысяч тонн, чтобы если взрывать кого-то, то чтобы цель тянула хотя бы на десять миллионов рублей. И мы знали, что эти враги тоже рядом. Их было еще не видно невооруженным глазом, но наблюдатели на городских аэростатах уже доложили о серых силуэтах, чадящих черным дымом.
Четыре крупных корабля… 3-й боевой отряд Объединенного японского флота пришел к Инкоу. И мы были готовы, как к быстрому рывку, так и к игре в долгую.
Глава 17
Жду.
Мы встретили японские миноносцы огнем наших 6-дюймовых батарей, и тут уже без поддавков. Команды 1-й и 2-й батарей работали быстро, четко, как на учениях. С шара по прямой телефонной связи их корректировал лично капитан Жирков, и уже на двух с хвостиком километрах мы получили первое накрытие. Половину рубки предпоследнего миноносца снесло, словно ее и не бывало, и тот, потеряв ход, поспешил отвернуть обратно в море.
Остальные продолжили свой набег. Ровно два километра — новых попаданий все не было, но снаряды летели все ближе, все кучнее. Километр восемьсот. Стало очевидно, что еще немного, и хоть один залп точно должен попасть в цель. А много ли нужно небольшому миноносцу?..
Жду. Весь штаб и все солдаты и офицеры, что могут со своих позиций следить за боем, тоже ждут. Те, что не могут — слушают и все равно… Ждут.
Еще один выстрел, еще… И миноносцы, так и не дойдя до дистанции запуска торпед, отвернули в сторону.
— Мы глушили связь, но с одного из крейсеров в море запустили сигнальную ракету! — крикнул Чернов, и стало понятно, что враги не струсили, а это командир эскадры оценил наши силы и решил, что размен боевых кораблей на корыта у нас в порту того не стоит.
— Теперь ждем крейсеров? — потер вспотевший лоб Брюммер.
— Да, — кивнул я. — Мы наглядно показали японцам, что малой кровью не обойтись. Так что они придут, вот только пока непонятно как…
Что делали в подобных ситуациях англичане, французы, да и наши моряки, когда сила флота и калибров была на их стороне и нужно было подавить береговую артиллерию небольшого городка? Если пушки позволяли расстрелять город за пределами дальности его орудий, расстреливали. Но если нет, то шли вперед и просто подавляли батареи одну за другой. Так действовали в Крымскую войну полвека назад и так будут действовать через десять лет в Первую Мировую.
Кажется, что батарея на земле в более выигрышной позиции из-за лучшей защиты, но… Одна батарея — это четыре орудия. Один форт, до которого лично нам как до Луны, может вмещать несколько батарей, но флот всегда атакует так, чтобы по нему могла стрелять лишь их часть. Получается: с земли бьет в лучшем случае десяток орудий, а с моря проходят корабль за кораблем, накрывая противника изо всех своих пушек. С одной стороны, попадания размазываются по всем кораблям, а с другой — снаряд за снарядом накрывают именно те несколько орудий, что бьют именно в эту сторону.
В колониях эта тактика срабатывала всегда, в битвах великих держав уже были варианты. Тот же Нахимов устроил Синоп, а Гамильтон не сдюжил в Дарданелльской операции.
— Будут стрелять издалека, — Брюммер вернулся с наблюдательной позиции и показал на карте траекторию движения японских крейсеров. — Боятся!
— Если у тебя меч, а у врага пистолет — это не значит, что он трус, — напомнил я. — И сколько бы ты его ни стыдил, если он тебя пристрелит, то все это не будет иметь никакого значения.
— Да я понимаю! — махнул рукой штабист. — Но просто это же так странно! В сражении между кораблями японцы легко лезут вперед. Не боятся смерти, готовы разменять свои жизни на наши. А тут? Будут стрелять издалека, лишь бы ничего не случилось?
— Я думаю, — ответил другу Лосьев, — что тут дело в деньгах.
— Как это?
— Вот ты сказал про размен жизней. Так в битве флотов — корабль на корабль, и выходишь в ноль. А у нас? Разменять миноносец и тем более крейсер на пару береговых батарей — это уже минус. А у Японии не так много денег, чтобы ими разбрасываться.
— А я думаю, что дело в капитанах, — высказал свою теорию Катырев. — Если флот ведет трус, то он никогда не решится на резкий маневр. Причем бояться можно не только смерти, но и того, что потом тебя спросят за потери. И лично я знаю немало офицеров в нашей армии, кто из-за такой вот мелочи порой впадал в самый настоящий ступор.
— А есть еще мямли! — добавил Борецкий. — Время атаковать, а этот миролюбивый болван стоит, пот со лба вытирает и ничего не делает. Якобы солдатиков жалеет. А то, что в соседних полках в итоге в два раза больше людей погибнет, что вся атака не принесет успеха и завтра придется начинать сначала, этого он не замечает!
За такими разговорами штабисты прятали накатывающую нервозность. А она всегда приходит, когда бой идет, а
