Однако согласно акту, переданному мне моим помощником, у вас нашли всего пятьдесят два франка и десять пиастр. Как вы можете объяснить это расхождение?
– Что! – подскочил от возмущения декоратор. – Вы хотите меня обобрать? Верните мне все деньги до последнего пиастра!
Инспектор невозмутимо сдул с плеча кителя крошечное пёрышко, потом повернулся к Ардашеву и распорядился:
– Пусть ваш соотечественник перепишет второй лист, изменив выдуманную им сумму изъятых денег на ту, что была в его карманах на самом деле на момент задержания, то есть пятьдесят два франка и десять пиастров. В противном случае он останется в тюрьме за подлог документов. Ведь сначала он выдавал себя за того господина, чей паспорт у него мы нашли, и только теперь, написав объяснения, он указал совсем другую фамилию: Ма-тец-кий.
– Вы слышали, Цезарион Юрьевич? – спросил Ардашев. – Другого выбора у вас нет. Переписывайте. Иначе я ничем не смогу вам помочь. Вы не на Большой Садовой в Ростове-на-Дону. Ясно?
– Да, – хрипло согласился декоратор, вытер рукавом пот, и вновь взял в руки карандаш.
Когда с уточнениями было покончено, инспектор вновь проверил текст и, довольно цокнув языком, отдал Ардашеву копию, а подлинник оставил себе. Предыдущий лист он тут же изорвал на кусочки. Потом извлёк из нижнего ящика стола вещи Матецкого (карманные часы, порт-папирос, портмоне, деньги) и попросил подписать акт возврата вещей. Когда с формальностями было покончено, полицейский обратился к Ардашеву на арабском:
– Вы мастерски заставили этого господина написать правду. С вами легко работать.
– Мы можем идти? – сухо спросил Клим.
– Да, теперь все разбирательства позади. А у вас хороший арабский, но он больше литературный, чем разговорный.
Не проронив ни слова, Клим покинул комнату инспектора. Матецкий послушно плёлся сзади.
Извозчика удалось нанять почти сразу. Усевшись в коляску, декоратор вздохнул и вымолвил с горечью:
– Полицейские везде одинаковые, что в Каире, что в Ростове. Попадёшь к ним, до нитки оберут! Тысячу франков умыкнул нечестивец и глазом не моргнул. Это же триста семьдесят рублей! Моё жалованье за полгода. Эхма! Горе-то какое! Что же я теперь Маркелу Парамоновичу скажу? Уволит он меня, как пить дать уволит.
– Помолиться не хотите?
– Простите?
– Вы в церкви давно были?
– Да как сказать… на Пасху.
– Тут неподалёку православный храм Святого Николая. Там помогает вести службу мой друг, иеродиакон. Он, как и я, из Ставрополя. Мы вместе плыли на «Рюрике». Только он был в третьем классе. Заглянем к нему? Я перекинусь с ним несколькими словами, а вы тем временем можете поговорить с Господом и облегчить душу от грехов своих.
– Если бы это помогло вернуть тысячу франков, я бы на коленях до самого утра молился. А так, – он махнул рукой, – пустое дело.
Ардашев не удостоил собеседника ответом, а лишь велел кучеру ехать к церкви.
– Чертовски хочется есть, – буркнул декоратор.
– Разве в тюрьме вас не кормили?
– Дали восемь фиников и кружку тухлой воды.
– Не так уж и плохо. Это обычный обед бедуина в пустыне. Говорят, воду, которую они везут в бурдюках, совсем пить невозможно, отдаёт нефтью. Ваша вода, уверен, была лучше.
– Упаси меня Господь от пережитых испытаний, – перекрестился Матецкий.
Драгоман его не слушал, он погрузился в свои мысли: «Прошло всего несколько дней после расставания с Ферапонтом, а я уже по нему заскучал. Характерец у него, конечно, не сахар, но что поделаешь? Все люди разные. Да и я, если говорить начистоту, тоже ведь не подарок».
Солнце уже спряталось за минаретом, и жара стала потихоньку спадать. Но Ардашев ещё не привык к местному климату. Время от времени он доставал носовой платок и вытирал пот, струившийся из-под форменной фуражки тёмно-зелёного цвета. Повседневный мундир его вполне устраивал, если не считать того, что ткань сюртука было довольно толстой.
Показался купол церкви. Матецкий закурил папиросу и остался в коляске ждать возвращения Ардашева.
Сняв головной убор, Клим вошёл в церковь. Увидев священника – старика в белом клобуке и чёрной рясе, – дипломат совершил поясной поклон и испросил благословения.
Осенив вошедшего крёстным знамением, епископ произнёс:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа.
Смиренно склонив голову, драгоман коснулся губами руки священнослужителя.
– Что привело тебя в храм Божий, сын мой? – спросил батюшка.
– Где я могу найти иеродиакона, прибывшего несколько дней назад из России?
– В три пополудни он уехал в Эль-Матарийе с проводником.
– А зачем?
– Как? Ты не знаешь, чем известно Матарийе?
– Я в Каире всего несколько дней.
– Но для того чтобы знать, где растёт сикомор Богородицы, достаточно лишь открыть Евангелии от Матфея и Священное Предание. Там описываются все места, где останавливалось Святое семейство, спасаясь от гонений царя Ирода. Сикомор в Матарийе – одно из них. Под ним Непорочная Дева с Младенцем на руках присела отдохнуть, но вдали показалась погоня. Ища спасения, Богоматерь спряталась в дупле, которое тотчас чудотворно затянулось паутиной, и слуги Ирода-гонителя прошли мимо. Иисус остался жив. Так вот монах в те места и отправился.
– Благодарю вас, батюшка, – поклонился Ардашев и, перекрестившись, покинул храм.
Экипаж, нанятый Климом, доставил Матецкого в «Нил», когда над Каиром уже повисли чернильные сумерки, постепенно переходящие густую темноту, разрезаемую лишь светом газовых фонарей.
Глава 21
Беда
Время клонилось к полудню, и солнце нещадно палило щёку Ардашева. Занавеска то и дело съезжала от ветра, образуя щель, в которую солнечный луч и устремлялся. Клим пытался его обмануть, отставляя стул в сторону, но каждый раз посланец светила находил лицо драгомана. Жарко! Он расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, но это не помогло. И ещё очень хотелось спать. Вчера после позднего доклада консулу о проделках Матецкого Скипетров посетовал, что количество документов, требующих скорейшего перевода с арабского на русский, не уменьшилось, а, наоборот, увеличилось. Отсюда у действительного тайного советника возник вполне закономерный вопрос: а хорошо ли господин Ардашев справляется со своими прямыми обязанностями? Естественно, осадок после беседы с начальником остался неприятный, и драгоман вернулся на рабочее место. Он скрипел пером до тех пор, пока предрассветную тишину не нарушил муэдзин, зазывая с минарета правоверных на молитву. А потом переводчик добрался до своей комнаты, накрутил до отказа пружину старых каретных часов-будильника, рухнул на кровать и отключился. Молоточек этого старинного хронометра не стучал, а бил с коротким интервалом, точно паровой кузнечный молот. Откуда в консульстве оказались эти часы, уже никто не помнил. Благодаря им Клим и проснулся сегодня утром. «А теперь адски хотелось спать… Хотя бы пять минут… Только пять минут, не больше… Как же хорошо
