Митиных ног мертвец вдруг глухо заворчал и принялся шевелить носом, точно принюхиваясь. Застывшие и студенистые, как дохлые морские медузы, глаза его тяжело перекатились в глазницах и уставились на Даринку с Ингваром, будто только сейчас заметив живых. Мертвец снова заворчал и потянул распухшую руку с кривыми когтями к краю Даринкиных портков.
– Не трогать! – Митя дернул девчонку к себе. – Со мной… – и, придерживая за плечо, повел по трапу. – Все на борт. Проверить крепления груза! А вы, Ингвар, поторопитесь.
Бледный, как мел, Ингвар невольно попятился под устремленными на него со всех сторон взглядами мертвецов. Судя по исказившей его лицо гримасе, наверняка был уверен, что Митины слова пустые и сейчас мертвецы ринутся на него скопом, впиваясь когтями и зубами в живую, отчаянно кричащую плоть. Но мертвые варяги лишь принялись с ворчанием подниматься и деловито, один за другим, карабкаться наверх. Даже валяющийся прямиком на трапе мертвец посторонился, пропуская Митю с Даринкой, и растянул гниющие губы в жутком намеке на улыбку. От этого зрелища Ингвара передернуло, и он со всех ног кинулся за оставленными перед пещерой автоматонами. Что карниз по краю воды узкий, лапы парокота наполовину погружаются в воду, а железный бок пароконя с хрустом трется о скалу, он задумался, лишь когда спрыгнувший с борта Митя сам повел своего вороненого вверх по трапу.
Звонко цокая когтями, так что эхо прокатывалось по всей пещере, парокот последовал за ним – прямиков в гущу обсевших палубу мертвецов. Мгновение спустя Ингвар понял, что сидят те на уложенных в плотно перевязанные штабеля стальных чушках.
– Это же… то самое железо, что пропало со складов! Это вы увезли его? – возмущенно вскричал Ингвар и тут же испуганно зажал себе рот ладонями, когда мертвецы с ворчанием принялись оборачиваться в его сторону.
– Что вам не так, Ингвар, вот же везем обратно, – рассеянно обронил Митя, оглядывая мертвецов напряженным взглядом.
Ингвар мог бы сказать, что ему не так – всё! В первую очередь мертвецы вокруг, по пристальным взглядам которых понятно, что от атаки их удерживает только приказ… хозяина? Того самого Мити Меркулова, которого он еще недавно считал попросту манерным бездельником и… лучше бы так и продолжал считать, спокойнее было бы! Потому что глядеть на Митю сейчас было едва ли не страшнее, чем на самих мертвецов: глаза его заливала сплошная чернота, щеки как-то враз запали, а нос заострился, так что казалось, вместо лица теперь оскалившийся череп. Ингвар торопливо отвел взгляд и решил, что спускаться с парокота он не будет, тут, наверху, как-то спокойнее. Прошагавший мимо с неторопливостью и монотонностью механизма варяг стукнулся окольчуженным плечом о край седла, и стало ясно, что спокойствие это обманчивое.
Палуба мелко завибрировала от разогревающейся паровой машины. Труба коротко пыхнула, вбивая в свод пещеры первый клуб горячего пара. Парокот под седлом спружинил лапами, когда драккар едва заметно качнулся с борта на борт.
Пыффф! Пыффф! Драккар словно бы тихо вздохнул, гребное колесо качнулось, баламутя черную, как смола, воду.
– Тихххо! – Шипение Даринки было таким пронзительным, что Митя на мгновение принял его за рокот сбрасываемого пара. – Плывет кто-то! Сюда!
– Что значит – сюда? – глупо, но совершенно искренне возмутился Митя. Ну вправду, кто смеет плыть, да еще сюда, когда они тут заняты?
– Я ведьмовскую паутинку у входа поставила! Слышите? Лодка! – наклонив голову, точно и впрямь прислушиваясь, процедила Даринка.
– На воду поставила?
– На камыш! – рыкнула в ответ Даринка.
– Ведьм не бывает! – отчаянно вскричал Ингвар.
Сквозь мягкий рокот набирающей обороты паровой машины послышался плеск. Плескалось у входа в пещеру.
«Это вода! Всего лишь вода!» – судорожно сцепляя пальцы, подумал Митя.
Это была, несомненно, вода. И плескалась она именно о борт. Послышался скрип плохо смазанных уключин и стук – так грюкают весла у неопытных гребцов.
«Мне это чудится! – отчаянно пытаясь поверить в невозможное, подумал Митя. – Ну кто мог знать про старый схрон Бабайко? Только разве что…»
Весло громко проскребло по стенке пещеры, и в проходе показался нос лодки. Гребец неуклюже выбрался на неширокую полоску земли у входа, послышалось чирканье отсыревших спичек, один раз… второй… и в потайном фонаре начал разгораться огонек.
Даринка вскинула руки и рухнула на колени, с размаху припечатывая ладони к палубе.
По пещере с воем пронесся сквозняк, сбивая лепесток пламени в фонаре и заставляя его дергаться, почти затухая.
Даринка судорожно зашептала что-то, и у Мити отчаянно зазвенело в ушах – будто где-то далеко затренькали колокольчики.
У входа в пещеру негромко выругались. Снова чиркнула спичка. В кругу пламени сперва появились розовые от света ладони, прикрывающие огонек от сквозняка, а потом из мрака проступило лицо… Алешки Лаппо-Данилевского.
Вокруг Мити все словно подернулось дымкой. Воздух будто расслоился, преломляясь и распадаясь на призрачные ленты. Они плыли вокруг, окутывая корабль, стремительно поднимаясь от днища вверх, заворачивая все в зыбкое марево. Чуханье паровой машины стихло, как отрезало. Растворилось в мерном плеске волн. Мертвецы, железо на палубе, Ингвар на автоматоне, застывший, будто конная статуя, стремительно подернулись призрачным туманом и расплылись, превращаясь в смутные силуэты. Шепот сочился из уст Даринки, растекаясь белесым туманом. Запахло то ли цветами, то ли сухой пылью, то ли конским навозом…
Пламя выровнялось и успокоилось. Алешка поднял фонарь, оглядывая пещеру. Глаза его равнодушно и безучастно скользили по трубе и бортам. Ингвар нервно поежился, когда взгляд Алешки уперся в него и тут же двинулся дальше. Алешка кивнул – явно своим мыслям – и пошел вдоль стены пещеры, не обращая ни малейшего внимания на возвышающийся над ним стальной борт пародраккара.
Шлеп-шлеп-шлеп – его шаги гулко звучали в тишине. С высоты борта Мите отчетливо видна была Алешкина макушка, вызывающая хоть и неудивительное, но совершенно непристойное для светского человека желание плюнуть на нее сверху.
Под мышкой Алешка держал мешок, в котором что-то шевелилось, слышалось сдавленное похрюкивание. Младший Лаппо-Данилевский остановился и огляделся, водя фонарем по сторонам. Пламя вспыхнуло, луч его больно уколол глаза, заставив Митю зажмуриться. А когда он проморгался, стряхивая слезы, Алешка глядел прямо на него – пристально, неумолимо. И на губах его играла удивительно мерзкая ухмылка.
– Ааах! – едва слышно вздохнул застывший в седле Ингвар, а губы Даринки зашевелились быстрее.
Митя почувствовал, как воздух вокруг него стал плотнее, словно бинтуя в прозрачный кокон. Резко стало нечем дышать, отчаянно хотелось закашляться, но Митя понимал, что этого нельзя делать.
Алешка еще мгновение то ли вглядывался во что-то, то ли вслушивался… а потом вдруг часто-часто заморгал, стряхивая набежавшие слезы. Его взгляд невидяще прошелся по выстроившимся у борта мертвым варягам, и младший Лаппо-Данилевский отвернулся.
– Чем же тут так воняет? Аж глаза режет! – пробормотал он, кулаком вытирая глаза.
Митя беззвучно хмыкнул: он так и знал, что Алешкины манеры ровно до тех пор, пока его видят. Настоящий светский человек блюдет манеры всегда!
Алешка снова огляделся, прошелся туда-сюда, зачем-то провел ладонью сперва по стене, а потом и вовсе присел на корточки и принялся расчищать ладонью землю. Пристроил фонарь на выступ повыше и вытащил из мешка нечто, похожее на ржавый нож, принялся этим ножом чертить на земле. Некоторое время в пещере слышался только скрип лезвия. Алешка деловито оглядел круг из выцарапанных в земле знаков и довольно кивнул. Снова запустил руку в мешок, достал флягу, потряс, прислушиваясь к бульканью, с некоторым трудом откупорил и начал эти знаки поливать. Из горлышка полилась тягучая, темно-багровая струя – в пещере резко и отчетливо запахло кровью.
Митя нервно облизнул губы. Кровь во фляге не была человеческой. Почему-то казалось,
