что конская, хоть тут Митя уверен не был – кровь животных его не раздражала и не манила. Так, чуть-чуть, возня Лаппо-Данилевского вызывала легкое возбуждение, заставляющее дыхание участиться, а сердце биться быстрее.
Фляга опустел, Алешка снова взялся за мешок, и в центр круга вывалился плотно опутанный веревкой поросенок. Свин забился, дергая ногами и сдавленно хрюкая, Алешка ухватил его за путы и… Митя был уверен, что сейчас сверкнет нож и кровь свиненка смешается с конской. Однако Лаппо-Данилевский подтащил того к краю берега, наклонился, едва не упираясь макушкой в борт драккара… и сунул поросенка в воду.
Пронзительный взвизг сменился бульканьем, сквозь воду было видно, как поросенок подергался и в конце концов замер. Алешка медленно разжал руку, и поросенок исчез в темной воде – канул, будто был каменный.
Вода вскипела. По пещере засвистел ветер – туго закрученный смерч вырвался из кипящей воды и заметался от стены к стене, неся с собой непривычные запахи. Пахло морем, йодом, вереском, медом и еще чем-то вовсе неведомым. Ветер закрутился в воронку над кипящей водой – чернота реки сменилась багровым, будто в пещерном заливе теперь плескалась кровь. Издалека донеслось едва слышное лошадиное ржание, и на кровавой воде у борта на миг проступили отпечатки копыт… и когтей разом.
Над водой начал стремительно подниматься туман, густой и плотный, как серый кисель. Казалось, протяни руку, и можно будет набрать полную пригоршню этого тумана, смять в кулаке, скатать в плотный шар… но Митя, конечно же, не шевельнулся.
Туман распался надвое, будто раздернутая горничной портьера. Вместе с ним и вода у берега хлынула в разные стороны, а в открывшемся провале мелькнула точеная лошадиная голова в вихре развевающейся гривы, светлой и легкой, как пена на волнах… и тут же исчезла.
На узкую полоску земли ступила закутанная в белоснежную ткань фигура. Ткань, совершенно сухая, была намотана витками, как тесьма на палочку, и полностью закрывала тело и голову – край ее свободно свисал, будто занавеской прикрывая лицо. Открытыми оставались лишь босые ступни – они слабо мерцали в полумраке, переливаясь тусклым жемчужно-белым светом, так что разглядеть их форму было совершенно невозможно.
Вдруг стало холодно – невыносимо, так что Мите пришлось сцепить зубы, чтобы те не стучали. Лишь мертвые продолжали стоять неподвижно, но волосы и лица их затянула корка голубоватого инея.
– Люблю… свининку… – странный, слишком высокий для мужчины и низкий для женщины голос донесся из-под свисающей на лицо ткани, и длинный, как у жабы, язык вылетел наружу и смачно облизал расчерченный Алешкой круг, стирая пропитавшую его кровь. – И конинку… тоже… люблю…
– П-приветствую на этом берегу с-смертоносного воителя трех миров, н-наследного властителя стеклянной башни, потомка Эохо Эхкенд, – заикаясь через слово, пробормотал Алешка – изо рта у него вылетал пар, как на морозе. И отвесил пришельцу полноценный придворный поклон.
– И тебе привет, человек Алексей, сын человека Ивана и потомок еще каких-то людей, которых я знать не знаю. Ах да, наследный властитель отцовского поместья… и его же долгов, – прошипел из-под низко надвинутого капюшона странный бесплотный голос – не мужской и не женский.
Глава 30
Пришелец из тумана
В пещере под берегом повисло молчание: лишь продолжала шумно плескаться темная вода. Озаренное светом фонаря лицо Алешки передернуло злой судорогой, младший Лаппо-Данилевский то краснел, то бледнел, гневно сводил брови, пару раз даже открывал рот, порываясь ответить. Белая фигура в плаще склонила голову к плечу – закрывающая лицо ткань качнулась, а по окутывающим тело складкам прошла рябь, как по морской воде, – и с явным интересом наблюдала, чем закончится внутренняя борьба. Наверное, именно этот интерес и помог Алешке взять себя в руки. Он коротко выдохнул сквозь зубы, и лицо его приобрело невозмутимое выражение.
– Это и есть пещера, о которой мы говорили, яростный воитель.
Складки одеяния колыхнулись. Митя готов был поклясться, колыхнулись огорченно. Кажется, этот самый «яростный воитель» Алешку дразнил, дразнил с удовольствием и был вовсе не прочь, чтоб младший Лаппо-Данилевский потерял самообладание. И сейчас искренне огорчался Алешкиной сдержанностью.
Митя невольно кивнул: что бы там ни пряталось под складками ткани, нечто общее между ним и пришельцем есть!
– Это… – Покрывало качнулось к левому плечу, к правому… А потом вдруг просто оказалось на спине пришельца!
Митя даже не сразу понял, что тот попросту повернул голову так, что лицо и затылок поменялись местами, настолько естественным выглядело это движение! Огляделся вот человек… Нечеловек.
Взгляд из-под покрывала уставился на торчащий посреди залива драккар. Будто сам став на миг драккаром, Митя чувствовал, как этот взгляд ползет вверх по стальной обшивке, переваливается через борт – будто огромная, холодная, смертоносная змея! – и упирается в переносицу, точно дуло паробеллума.
Видит! Неужели видит?
Рядом застыла на коленях Даринка – шепот перестал течь с ее губ, распахнутый рот сам напоминал пещеру, а глаза и вовсе остекленели, став настолько прозрачными, что казалось, можно смотреть сквозь них.
Жуткий взгляд медленно переполз с Мити на Даринку…
Мите отчаянно захотелось, чтоб под рукой у него было хоть какое оружие! Хоть пожарный топор, которым он убивал варягов… Даже на миг ощутил, как ложится в ладонь грубо обработанная рукоять… Но никакого топора, конечно же, не появилось.
Шшшур! Голова «яростного воителя» крутанулась обратно, складки его одеяния распрямились.
– Большая… От города далеко, – прозвенел высокий, чем-то похожий на крик чайки голос.
– Большая, – сквозь владевший Алешкой страх на миг прорвалось довольство; он одобрительно оглядел пещеру. – Все влезет до последней малости! А что далеко, так тоже не стоит беспокойства. В городе большое строительство, господин губернатор на улицах всяческие обновления затеял, в которых и мы участвуем немалыми средствами. – Физиономия его налилась важностью. – Доставим в город – никто и не заметит, а заметит – не поймет! Не беспокойтесь, сударь, – осекся и выправился: – …сударь яростный воитель, все сделаем. Все спланировано до последней малости!
– Люди так любят строить планы. Идут к цели. Проигрывают, когда рассыпаются планы. Погибают, когда исчезают цели. Мы – не планируем, мы… изменяем. Изменяемся. Исчезаем. Рассыпаемся. Меняемся. Превращаемся. Не думаем – делаем. Или не делаем. Или снова делаем. Или нет… – Голос шелестел мягко, завораживающе, убаюкивающе.
Ингвар покачнулся в седле автоматона. У Алешки начали закрываться глаза, он привалился к стене пещеры… и очнулся.
– Брр! – потряс головой младший Лаппо-Данилевский. – Так ничего не получится!
– У нас всегда что-нибудь получается, – откликнулся голос.
– Но ведь не то, что вам нужно! – в отчаянии попытался объяснить Алешка.
– Нам нужно все, – строго ответил «яростный воитель», и в голосе его проскользнули высокомерно-снисходительные нотки. – Оставь, человек. Не пытайся, не поймешь. Просто не разочаруй меня. Хотя если разочаруешь… я тоже позабавлюсь.
От этих слов, произнесенных высоким, напевным голосом, мороз продрал по спине даже Митю.
– Я… мы не подведем! – полностью потеряв всякое достоинство, выдохнул Алешка. – Все будет по плану… Я хотел сказать, в лучшем виде! Полежит тут спокойно денек, пока мы с отцом паротелегу подгоним. Никто не найдет! Бабайко здесь баржи с товаром перегружал, которые мимо казны и акциза пускал. Мертвецы работали, им ведь платить не надо, сам Бабайко тоже… подох. Ни одна живая душа про эту пещеру не знает! – уверенно повторил он.
Митя мысленно вздохнул: Даринка тоже клялась, что после смерти Бабайко не осталось тех, кто знает об этой пещере. И вот, извольте любоваться – Алешка! Да еще и с какой-то завернутой в белую портьеру нелюдской тварью!
– Мертвые могут рассказать больше, чем живые. А у вас есть те, кто умеет их слушать.
– Ежели вы имеете в виду Меркулова, – стискивая кулаки, начал Алешка, – то
