во что ввязался, он бы убежал, сменил гражданство и так далее. Я почти сбежал, когда он первый раз поцеловал меня перед камерой. Он это делал так, как, наверное, это делал настоящий Рой Маккена. Я струсил, понял, что не смогу и уже направлялся разрывать контракт, когда Джим поймал меня в коридоре и сказал: "Если ты сейчас уйдешь, это будет твой крах, как актера, ибо ты не профессионал, и это ремесло — не твое"…
— Да, — засмеялся Сноу. — «Кто-то очень боялся целоваться». Меня спасло другое. Коллин просто не знал, что, на самом деле, я боюсь еще больше.
«Кто-то очень боялся целоваться», — думает Энди, вспоминая первый поцелуй Роя. Он его не забыл. Он не сможет его забыть, потому что… Поцелуи бывают разные. Их много, они смешиваются, разделяются, видоизменяются, но тот первый, самый страшный и неожиданный, не похож ни на один из них. К нему нельзя подготовиться, его нельзя отрепетировать, потому что он уникален. Он в одном экземпляре без права на дубль, сценария и репетиции. На него отпущены лишь секунды пленки памяти. Секунды, которые кажутся часами, потому что память растягивает их, льет уксус в соду и добавляет дрожжей. Это не просто секунды на рельсах локомотива жизни. Это геопатогенная зона, бермудский треугольник, где время искажается и одновременно исторгается лучами, образуя сферу, где каждый луч начинается, делает круг и приходит в ту же точку того же мгновения. Все летит по кругу. Голова, сознание, жизнь…
Энди проснулся в хорошем настроении. Он не спешил открывать глаза, наслаждаясь легкостью утра. Неожиданное ощущение того, что он выспался, казалось божественным.
— Ты улыбаешься, — услышал он голос Лауры совсем близко.
— Потому что я счастливый человек, — ответил парень и хитро взглянул на девушку одним приоткрытым глазом.
— Ага, — она улыбнулась в ответ. — И из чего же это счастье состоит? Делись, давай, а то решу, что ты жадный!
Энди почти прыжком повернулся на бок и замер на мгновение, подперев голову рукой и закусив нижнюю губу.
— Знаешь, я действительно сегодня почти счастлив. Во всяком случае, уже давно не испытывал похожего состояния. Я вчера чуть не кончил на сцене, до чего ж ты была хороша. Ты так танцевала, что я почти поверил, что ты самка гепарда.
— Ну, каков самец, такова и самка.
— Слушай, Лаура, а твоя мать часом к семейству кошачьих не относилась, иначе откуда бы взяться в тебе подобной грациозности?
— Моя мать была опустившаяся, спившаяся проститутка. А этот танец Чарли ставил специально для меня, только партнер тогда был другой. Это я его попросила попробовать с тобой…
— Если гепарды так спариваются на самом деле, это должно быть великолепным зрелищем.
— Не знаю, что там насчет гепардов, но ты это делаешь превосходно.
— Что, танцую или спариваюсь?
— И то, и другое.
— Я уже могу начинать стесняться и краснеть?
— Ладно уж, спасу тебя от позора на этот раз. Что еще включает твое почти счастье?
— Не успел тебе вчера показать, я купил в подарок Стиву замшевую куртку на индейский манер. В резервации можно найти поистине уникальные вещи. Чуть припозднился, у него ведь послезавтра день рождения. Правда, я нашел выход. Заплатил одному пареньку, чтобы сгонял туда-обратно и вручил в назначенный срок. Он согласился, так что все пучком.
— Должно быть, этот Стив отменный мужчина…
— Он — самый чудесный человек, которого я только встречал. Ему уже сорок, но в это невозможно поверить. Мне очень его не хватает. Знаешь, его рассудительности, спокойствия и правильности. Он до сих пор остается для меня лучшим другом, партнером и любовником.
— Кстати! — воскликнула Лаура. — Мне Чарли мозг с ним вынес. Он говорил тебе, что лет сто назад был с ним знаком и даже шоу для его клуба ставил?
— Да ладно?! Как это возможно?! Это просто фантастика! Кто бы мог подумать! Он все пытал, кто меня учил. Я ему и сказал, а как название клуба произнес, его, аж, перекосило. Вот уж тесный мир! Сейчас я тебе куртку покажу, а ты зацени, понравится Стиву или нет. Знаешь, у него отменный вкус. Классика на нем сидит, словно под него изобреталась, только он ее не сильно любит. Мне кажется, куртка должна ему подойти, жаль только, что не увижу.
— Почему бы тебе самому не съездить?
— Нет. Исключено. У меня с этим городом слишком много связано. Тяжело это просто.
— Это из-за Роя?
— Да. Если есть кровоточащая рана, то это именно она. Гноится и нарывает до сих пор. Я не могу туда вернуться, пусть даже на минуту. Мне не выдержать. Так что, пусть все остается, как есть.
— Неужели после всего того, что ты мне рассказал, ты можешь продолжать его любить?
— Я бы хотел перестать, я пытался, я уговаривал себя, но это выше меня. Это как раз то, что и делает меня почти, а не абсолютно счастливым. Ну, да бог с ним, с Роем. После завтрака поеду к Дженни. Пора платить за школу Тиу…
— Почему ты делаешь это?
— Что делаю? Плачу за Тиу?
— Да.
— Она мне очень родная, а теперь Капли Дождя дал нам и общую кровь. Когда я познакомлю тебя с ней, ты сама поймешь. Ее нельзя не любить.
— Но ведь у нее есть брат?
— Он и мне брат. Знаешь, с Мартиным трудно. Он не может до конца меня принять, но только я не слушаю. Ты знаешь, он хороший парень, и работает, как проклятый, но… Его грузовичок ведь вовсе не его. Он в аренду взят. Мартин один тянул всю семью, с ног от усталости валился, но достаточно заработать не мог. Они жили очень бедно, но при всем том и меня не бросили. Я ему жизнью обязан. И Каплям Дождя, и Тиу, и Джил. Они — моя семья. Я всегда буду так считать, что бы ни произошло, и что бы они ни думали. Если бы не они, я бы уже давно был бы не жив, и койоты сыты. Мы с Дженни долго его убеждали, что девочки должны в хорошую школу ходить. Он упирался, но, в конце концов, мы его послали, куда подальше и сделали по-своему. Я сказал, что если он хочет платить, то пусть лучше накопит денег и выкупит грузовик. Ругались сильно, но… Я и с Дженни ругался из-за денег. У нее хорошее состояние, и она легко могла бы платить за двоих, но… Тиа — она моя, она часть меня, мое все самое чистое… Пусть я сам полуграмотный, но для нее хочу лучшей жизни.
— Ты необыкновенный человек, Энди. Я никогда таких не видела.
— Я обычный. Я мальчишка с улицы, который никогда не знал ласки, не имел приюта, не был кому-либо нужен. Эти люди дали мне все. Семью, еду, дом. Они ни разу не попросили за это денег, и я их просто люблю. Знаешь, когда Тиа пошла… ее искалеченные ноги, синие от шрамов и операций… Лаура, я плакал. Я никогда так не плакал. Я видел, как плачет Мартин. Он ведь все эти годы съедал себя живьем, он пытал себя… Я все это знал, видел, и я не мог это не исправить.
— Мне кажется, ты любишь весь мир. Думаю, если спрошу тебя про Дженнифер…
— Другой вопрос, любит ли меня этот мир. А Дженни… Ты права. Когда-то она сняла меня, как проститутку, но с тех пор все изменилось. Она тоже часть моей жизни. Правда, в последнее время мы все чаще ругаемся, потому что теперь она не принимает, что я занимаюсь этим. Она как-то надломилась, что ли…
— А Тиа знает, что ты…
— Если она узнает, я убью того, кто это сделает. Она не должна знать, она не переживет. Я очень скучаю без нее, но сегодня, — в глазах Энди запрыгали рыжие бельчата, превратились в огоньки и вспыхнули, — сегодня поздно вечером она приедет. И малышка Дель. С тех пор, когда я видел ее в последний раз, она так изменилась. Была совсем девчонка, а теперь превращается в красивую девушку и становится похожей на Тиу. Рождественские каникулы, и они все это время пробудут дома. Боже мой, какое это счастье! Я купил для Тиу колечко, а вот что подарить Дель никак не решу.
— Хочешь, я съезжу в магазин и что-нибудь подберу.
— О, Лаура! Спасибо огромное, а то я совсем себе голову сломал. Наверное, я разжирею за эти каникулы. Тиа так вкусно готовит, что я теряю контроль насыщения. Я могу есть, пока меня не разорвет.
— Скажу Чарли, чтобы гонял тебя нещадно.
— Так! Ладно! — парень шлепнул себя по бедру и проворно соскочил с кровати. — С тобой можно лежать до бесконечности. Ты меня как-то укачиваешь. Так, все! Я в душ! Потом сварю кофе и бегом.
— Иди, мойся. Я сварю.
Энди весело пробежал по дорожке, улыбаясь и вспоминая,
