не имел! Я смотрю на него, он улыбается, а я знаю… до сих пор знаю, что у него внутри надорванное сердце. Я люблю его, и плевать мне на весь мир! Если он не принимает меня, пусть, но я буду жить так, как подсказывает мне сердце! Если есть у человека любовь, разве нужно ему что-то еще?! Если нет, то все остальное не имеет смысла…
Энди скорее чувствовал, нежели слышал, что его кто-то зовет. Его сознание бултыхалось в каком-то болоте между реальностью и беспамятством, словно было привязано к колу, вбитому посередине трясины. Наконец Энди открыл глаза и ничего не понял.
— Лаура?
— Добрый вечер, Энди. Я сварила кофе. Надеюсь, ты не откажешься.
— Почему я здесь? Который час?
— Разве ты ничего не помнишь? ..
— Стой! Помню, что подвозил тебя после работы, и ты предложила чашечку кофе. Я пил… его…и больше не помню. Сколько времени?
— Я дала тебе снотворное…
— Снотворное?
— Да. Подмешала в чашку. Ты не мог ехать назад в том состоянии, в котором находился. К тому же, Дав…
— Сколько времени?
— Девять вечера. Нам выступать через три часа…
— Как девять вечера?! Ты с ума сошла?! Не хочешь же ты сказать, что я провалялся тут четырнадцать часов? Я пропустил репетицию?
Энди вскочил, засуетился, но Лаура вдруг улыбнулась и сказала очень ласково:
— Я говорила с Чарли. Сказала ему, что ты не придешь. Он и так уже недели полторы спрашивает, что с тобой творится. Говорит, ты валишься от усталости, не в состоянии нормально репетировать, а вчера, когда ты едва удержался на шесте…
— Этого не может быть! Никто не мог заметить!
— Никто и не заметил, но Чарли — не никто. Он видел. Давай так. Выпей кофе, прими душ, а после мы все обсудим. Кстати, Дав в курсе, что ты появишься ближе к выступлению.
Энди обмяк, сел на кровать и замер, свесив на грудь голову.
— Дав порвет меня на клочки.
— Несомненно порвет. Если ты позволишь, — а после выждала несколько секунд и заглянула парню в глаза. — Сливки? Сахар?
— Веревку и мыло, — скептически отшутился Энди.
— С лимоном или жасмином?
— Что с лимоном или жасмином?
— Мыло.
— С цианистым калием.
— Это не ко мне, детка.
Энди вздрогнул. По коже побежали стайки мурашек, словно внутри лопнуло яйцо, и таракашки рассыпались в разные стороны.
Душ не помогал, и мальчишке казалось, что он стоит на плахе, а палач суетится и никак не может найти свой ритуальный топор. Ноют жилы, уже ощущающие прикосновение холодного металла, стопорится кровь, словно пытается удержаться, не выплеснувшись из рассеченных вен, состояние удушения…
— Ну, как? Лучше? — поинтересовалась Лаура, раскладывая на тарелке ломтики ветчины.
— Так лучше, что жить не хочется.
— Это потому что ты загнал себя. Я хочу серьезно поговорить с тобой.
— Попробуй, — отмахнулся Энди, не особо проявляя к этому интерес.
— Отлично. Тогда так… Я танцую с тобой полтора месяца и согласна с Чарли. С тобой происходит что-то страшное…
— Ничего со мной не происходит!
— Давай говорить по очереди? Я скажу все, что считаю необходимым, а после ты будешь это опровергать, ладно?
Лауре принадлежал немного хрипловатый, но очень приятный голос. Она говорила медленно, словно взбивала в пушистую пену каждое слово.
— Я вижу и знаю, что с тобой творится, а так же знаю, что произойдет, если ты что-нибудь не сделаешь с этим…
— Господи! И ты туда же?!
— Нет, я не туда же. Я как раз в обратную сторону. Собственно говоря, не я, а мы. Я имею ввиду Чарли, но об этом чуть позже. Давай на чистоту. Будем разговаривать, как профессионал с профессионалом. Я говорю о роде твоих занятий помимо танцев. Условия, на которых ты существуешь с Давом, не самые худшие, хотя и чудовищные. Насколько я знаю, ты отдаешь ему половину заработка, а это неправильно. Я объясню. Ты нужен ему гораздо больше, чем он тебе, потому что ты — лицо его клуба. Это ты танцуешь на сцене, а потом дожимаешь толпу на танцполе. Именно твои шоу привлекают сюда такое количество людей, и он это знает. В танцах ты уже достиг такого уровня, что точно не пропадешь без него. Он тоже не пропадет без тебя, хотя и ощутит разницу довольно скоро…
— Лаура, — внезапно перебил Энди. — Напомни, пожалуйста, я случайно не приставал к тебе вчера вечером?
Вопрос выглядел неуместно, но парню требовалось время, чтобы сосредоточиться на том, что говорила девушка. Она объясняла ему его же собственную жизнь, и он чувствовал неловкость. Она права, он еле тянет. Она неправа, он должен тянуть и дальше.
— Если это случится, я дам тебе знать, — улыбнулась Лаура.
А дальше… Она говорила. Он думал. Он верил ей, потому что она, как никто другой, понимала, что говорит. Как всегда — все в кучу. Его жизнь лишь постоянно перемещалась из одной в другую. Он не успевал их разбирать, хотя и барахтался изо всех сил. Порой одни кучи накрывали другие, и он почти задыхался под ними. Лаура знала это, и он теперь знал, что она знает… Энди был благодарен. Она не заставляла его оправдываться и объяснять. Ей это не надо. Все это она уже проходила, потому и была так неравнодушна к его судьбе. Во время танцев она испытывала к нему настоящую страсть, а после видела, как он менялся, сжимался и зарывался в себе. Идеальный партнер, который умел впитывать музыку, пропускать сквозь себя и уходить следом, и который искренне верил в то, что делал. Даже стриптиз в его исполнении становился не просто набором возбуждающих движений, а танцем о красоте желания. Во время репетиций, если Чарли просил его показать… ну, к примеру, яблоко изнутри, и Энди показывал. И это действительно было яблоко изнутри. Он перемещался в пространстве музыки подобно дельфину в пронизанной солнцем воде. Клуб Дава давно стал ему мал, и это видели и учитель, и танцовщица.
Самым потрясающим за последнее время стал новый танец, поставленный Брауном. Бедняга Равель! Это счастье, что он уже давно умер, потому что… Даже, если бы к этому времени он был еще жив, все равно бы умер, узнай он, что Чарли совместил его знаменитую «Болеро» с современным танцем и шестом, но если бы Равель все же не успел умереть, то точно бы передумал, если бы увидел, как это делает группа молодых дерзких полууличных танцоров. Музыка нарастала так же, как и экспрессия исполнителей. Сам Браун в обрамлении Смита едва не подавился комом собственных слюней, когда увидел на прогоне с выставленным светом и другими эффектами появление основных танцоров. Для Лауры, как для хара′ктерной танцовщицы, «Болеро» был чистейшим глотком кислорода, но Энди… Он превосходил самого себя. В широкой испанской юбке, шляпе, на каблуках и с голым торсом… Его итальянская кровь кипела испанскими флюидами, выплескиваясь необыкновенным танцем. Пилон завершал композицию, позволяя танцорам демонстрировать принципиально новый шестовой стриптиз. То, что они делали, не существовало в природе по одной простой причине, что и не могло существовать.
— Через полтора месяца у меня заканчивается здесь контракт…
— Как?! — Энди не ожидал.
— Обычно. Так, как заканчиваются контракты. Собственно, если бы не Чарли, меня бы здесь не было. В свое время он помог мне, теперь моя очередь. В июле закончится его контракт, и он начнет новый проект. Серия танцевальных гастролей для сборной труппы…
— Как это сборной труппы?
— Мы уже не раз танцевали вместе. После расходились по разным проектам, и вот Чарли решил собрать нас опять. Там, может быть, найдется одно свободное место…
— Откуда ты знаешь?
— Чарли сказал, — кокетливо улыбнулась Лаура, — и даже есть на примете один танцующий мальчик.
Девушка видела, как вспыхнули глаза парня. Вспыхнули, но тут же погасли. Это лишь падающая звезда, и он почти успел загадать желание. Почти успел, поэтому ждать, что оно сбудется, глупо. Кто он такой? Так, танцующая проститутка, не более. Он привык терпеть крушение, словно его «Титаник» тонул не сутки, а уже годы. Он все равно уйдет на дно, Энди не сомневался, и ему не хватит места в спасательной шлюпке, но… но, черт возьми! Он иногда все же осмеливался мечтать.
Дав встретил парня нерадушно, нервно постукивая пальцами по столу. Его бесцветный птичий взгляд говорил о крайней степени раздражения. Смит, впрочем, и не пытался это скрыть.
— Не хочешь ничего объяснить?
— Нет, а должен?
— Тебе не кажется это странным?
— Мне? Нет.
— Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Как будем разгребать это дерьмо?
— Дерьмо лучше не разгребать. Слишком много вони. Ну, а уж если придется, то молча. Тебе ведь, на самом деле, плевать, что я там, на хрен, думаю…
— По сути, да, но ты забил на работу!
— На работу я не забил. У меня до выступления есть еще сорок минут. Все остальное — как раз и есть то самое дерьмо, которое я и буду сейчас молча разгребать.
