Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И об этом он хотел рассказать Клавдии — как лежал на берегу один и был в эти часы одиночества ближе к ней, чем когда-либо раньше. И она вот ушла куда-то… Очень досадно!
До начала дежурства оставалось еще около получаса. Михаил нарочно выбрал самый длинный путь — в обход конторы и водокачки. По дороге он мысленно разговаривал с Клавдией, этот же мысленный разговор продолжал на паровозе.
На станцию с грохотом ворвался скорый номер двенадцать. Поездная толпа, полуодетая, шумная, торопливая, вооруженная чайниками, затопила перрон. Все кричали, смеялись чему-то, радовались бездумно, как это всегда бывает в дороге. Широколицый лейтенант в расстегнутой гимнастерке стоял, приплясывая от нетерпения, в очереди у лотка с грушами и обменивался веселыми сигналами с зеленоглазой девушкой, которая, вероятно, сказала все-таки ему свой адрес. Колхозный дед, чемпион игры в подкидного дурака, сосредоточенно, не обращая внимания на крики, толчки и ругань, наполнял кипятком свой огромный чайник. Хирург-академик гулял по перрону вдоль поезда, наслаждаясь тем, что никто его здесь не знает и он может ходить без пиджака и без галстука, в подтяжках.
В Зволинске к скорому номер двенадцать всегда прицеплялся дополнительный вагон. Михаил подал этот вагон к хвосту поезда и опять отошел со своим паровозом в темноту, на свободный путь. Он не видел, как садились люди в этот вагон, не видел, как пошла вместе со всеми Клавдия. «Завтра буду возвращаться с дежурства, зайду к ней домой и оставлю записку, чтобы ждала меня после работы…» На этом он порешил и успокоился.
— Михаил! — позвал его знакомый голос.
У подножки паровоза стоял, посапывая трубкой, Вальде.
— Михаил, я хотел поговорить с вами.
Вальде поднялся в будку, поморщился и брезгливо, двумя пальцами, откинул кожаное сиденье.
— Это не паровоз, это керосинка у плохая хозяйка. Как вы думаете, я не испачкаю брюки?
Михаил вытер сиденье паклей и бросил ее в топку. Пакля вспыхнула на лету.
— Я жду, — сказал Вальде.
Михаил не понял.
— Чего?
— Вы должны все рассказать мне.
Михаил молчал.
— Вы должны рассказать! — повторил Вальде с силой. — Вы нарушали дисциплину на транспорт, вы получали взыскание, а я ваш машинист, и я имею ответственность. Мне было очень стыдно подавать рапорт на свой помощник. Я давно следил, вы много дней были… вот это… как это? Задумчивость, да! И я не один раз спросил, и вы не хотели сказать. Вы помните?
— Помню.
— Вы должны сказать теперь. Я имею ответственность за свой помощник. Я пойду на партком, и секретарь мне скажет: «Вальде, ты есть плохой учитель для молодежь, ты есть плохой коммунист!»
Он вдруг рассердился, повысил голос:
— Я не хочу, Михаил, чтобы мой помощник ездил на такой позорный керосинка! Я хочу, чтобы он ездил на хороший, настоящий машина!
Михаил молчал. Вальде снова набил свою трубку.
— Вы напрасно надеетесь, что я уйду. Я есть терпеливый человек, и я могу долго ждать.
— Дело простое, товарищ Вальде. Я сорвался… — Останавливаясь, откашливаясь, преодолевая стыд, Михаил трудным, хрипловатым голосом начал рассказывать историю своих крушений и срывов.
Катульский-Гребнев-Липардин поджидал Чижова на скамейке в чахлом привокзальном скверике. Сгорбившись, Катульский курил папиросу за папиросой. Он волновался — это было самое крупное дело в его богатой практике. Когда поезд загудел и тронулся, Катульский настороженно приподнял голову и не опускал, пока не затих в отдалении, за семафором в степи, гул колес.
Подошел Чижов, внешне спокойный — только лицо совсем серое. И блестели глаза.
— Готово? — спросил Катульский.
— Готово. Задний оборвется…
— Тормоза?
— Все сделано. Тормоза не действуют.
— Один вагон, — задумчиво сказал Катульский. — Маловато, конечно. Если бы три–четыре вагона…
— Нельзя. Этот вагон прицепляется здесь. Я его приготовил заранее.
— Ну что же… Один вагон все-таки лучше, чем ничего. И, видимо, будет эффектно… Он пролетит мимо станции…
— Идемте, — перебил Чижов. Ему не стоялось на месте. Его тянуло в темноту, подальше от людей.
— Нет, я подожду, — сказал Катульский. — Мне хочется посмотреть. Я любитель эффектных зрелищ.
Он остался на скамейке. Чижов исчез. Разговаривая, они не заметили, что какой-то старик в кожаном помятом картузе, в очках, обвязанных веревочкой, пристально смотрел на них через ограду сквера.
Петр Степанович узнал Катульского, узнал его сухое, жесткое лицо, выпяченный подбородок. В душе Петра Степановича всколыхнулась стародавняя лютость на всех мошенников, воров, вредителей и негодяев. Но он был осторожен. Он обошел Катульского сторонкой, а затем бегом кинулся на станцию к дежурному сержанту.
Сержант вполголоса беседовал с каким-то человеком в штатском. Они выслушали Петра Степановича, переглянулись, встали разом как по команде.
Через четверть часа Катульский-Гребнев-Липардин, опустив на глаза серые морщинистые веки, сидел за столом перед сержантом. Человек в штатском внимательно наблюдал, стоя у зарешеченного окна.
Все было ясно Катульскому: выхода нет, на этот раз он определенно попался. Он молчал. Он еще раз, как опытный игрок, проанализировал положение, и пальцы его — хищные, горбатые — задрожали на зеленом сукне стола.
Человек в штатском сказал ровным, глуховатым голосом, без интонаций:
— Вы Катульский. Задание вы получили от Ландышева. Сознавайтесь. Нам все известно.
Катульский метнул на него мгновенный злобный взгляд. И сейчас же веки его снова опустились на руку. За окном маячила тень торжествующего Петра Степановича. И вдруг Катульский засмеялся — сначала тихонько, потом громче, на всю комнату резким, скрипучим смехом. Плечи его затряслись. Сержант беспокойно взглянул на человека в штатском. Тот подошел к столу.
— Бросьте, Катульский. Давайте поговорим всерьез.
Он подождал немного и добавил:
— Я полагал, что у вас нервы крепче.
— На свои нервы я пожаловаться не могу!
Катульский откинулся на стуле и наглым, шикарным жестом протянул портсигар. Человек в штатском отказался. Катульский не спеша закурил. Все было для него ясно, вплоть до приговора, терять нечего. Человек в штатском спокойно и внимательно смотрел на
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза