выступала сыпь.
Она издевалась над ним, евреем, находя в нём корни Рюриковичей и Романовых. Издевалась, суля ему, еврею, русское Величие. Она презирала его, обнимая и целуя, кропя «святой водой» из фонтана. «“Ко мне постучался презренный еврей…” — писал Пушкин. И было ещё: — “Будь жид, — и это не беда”». Именем юдофоба Лемнер назвал своё боевое подразделение. Она не пускала его в бриллиантовый рай, чтобы в русском раю не оказался еврей. Она не приглашала его в свой дом, чтобы он не осквернил его.
«Господи, как я смею так думать! Она оставалась рядом в мой предсмертный час и не пустила в смерть. Подарила отпущенную ей жизнь, и я жив, а она умерла. Я отнял её жизнь и жив, а она, любимая, мертва! Её похитили те, кто желает мне смерти. Они желают лишить меня её волшебных наущений, колдовских предсказаний. Они держат её в заточении, мучают, требуют, чтобы она отреклась от меня, лишила меня свого сберегающего покрова!»
Это было безумие. Лемнер знал, что это безумие, и продолжал мучить себя безумием. Желал вызвать рыдания, но вызывал сухой сиплый кашель.
Таким, изведённым, тоскуя о Лане, страшась за неё, Лемнер был зван на телевидение, в программу «Алхимия власти», к известному телеведущему Эрнесту Алфимову. В рубрике «Алхимик». Программа и впрямь походила на таинственную лабораторию. В ней мерещились незримые реторты, колбы, горелки. Кипели растворы, поднимались пахучие пары, выпадали цветные осадки. Алфимов был кудесник, знаток придворных тайн, прихотей сильных мира сего. Он выполнял поручения двора, создавая угодных власти кумиров, разрушая репутации вчерашних любимцев. Он управлял энергиями народного недовольства и обожания, создавал мифы, угодные власть имущим. Из пыли рождались герои, они же превращались в пыль. Эрнест Алфимов управлял облаками пыли. В эту лабораторию был зван Лемнер, чтобы прослыть, как сулила ему Лана, «героем нации».
Телестудия являла собой круглую арену с огромным экраном. Скользили кабалистические знаки, загадочные письмена, тени духов, управлявших мировыми стихиями. Лемнера усадили в золочёное кресло, направили прожектор. Он сидел, ослеплённый, с бинтом на раненой голове, сквозь бинт проступала кровь. На его груди красовался серебряный крест. Вокруг, за стойками поместились приглашённые гости, готовые славить героя. Ведущий Алфимов стоял на кафедре, откуда управлял магическим действием. Превращал Лемнера в «героя нации».
Алфимов имел измождённое бледное лицо с фиолетовыми подглазьями. Когда он бурно говорил, губы наливались красным соком. Чёрные брови, как два ворона, слетались, стремясь расклевать друг друга. Под ними загорались полные жути глаза. На щеках проступали пятна, свидетельства тайных пороков. Он был облачен в длинную, до колен, блузу, глухо застёгнутую до горла. На голове поблёскивала шитая бисером восточная шапочка. Воздух вокруг него стеклянно трепетал и струился. Алфимов был миражом, готовым исчезнуть.
Таким он предстал на кафедре. Его появление взволновало экран. Полетели иероглифы, пифагорейские числа, письмена исчезнувших алфавитов.
— Россия плодоносит героями! — воскликнул Алфимов, указывая на Лемнера. — Омытая слезами, окроплённая кровью, Россия дерзновенно вступила в бой с единорогом. С тем зверем апокалипсиса, чьё число начертано на железе Эйфелевой башни, на каменьях Кёльнского собора, на колоннах Бранденбургских ворот, на развалинах Колизея, на лбу статуи Свободы. Эта дьяволица стережёт вход в храм страны. Праведная кровь, окропившая Россию, проступает на бинтах Михаила Лемнера. Наш Президент сравнил его с Пересветом. У Пересвета в руках было копьё с золотым наконечником. У Лемнера в кулаке был золотой пистолет. С ним он вступил в бой с единорогом. Увидим, как это было! — губы Алфимова покраснели, словно их испачкали вишнёвым вареньем. Брови срослись, два ворона клевали друг друга. Глаза засверкали, как чёрные зеркала чародея.
На экране Лемнер увидел себя. Он стоял под рябиной, осыпались красные ягоды. Желтело поле с неубранной пшеницей. По полю клином шли танки. За ними поспевала пехота. Лемнер отводил от глаз красную гроздь рябины. Звал бойцов, убегавших от танков. Его рот чернел, рука загребала убегавших солдат. Он выхватил золотой пистолет, выбежал на поле и один мчался навстречу танкам, вытянув руку с пистолетом навстречу танкам.
— Но позвольте, кто это мог заснять? — Лемнер вскочил из кресла. — С нами не было военкора!
— Открою секрет, — Алфимов приложил палец с длинным лакированным ногтём к красным губам. — Эти кадры предоставила близкая вам Лана Веретенова. Она утверждает, что ей были видения. Она их запечатлела на камеру и предоставила нам.
Лемнер был счастлив. Лана жива. Он сможет её отыскать. Его сердце, как чуткая антенна, раскрылось, искало её в Москве, среди заснеженных бульваров, стылых подворотен, огненных новогодних ёлок.
— Хочу предоставить слово нашим гостям, — Алфимов поблескивал бисерной шапочкой. — Пусть генерал Буславин расскажет, как подвиг Лемнера вписывается в концепцию войны двадцать первого века.
У генерала было сухое подвижное тело, мундир со множеством колодок, граненое лицо и раздвоенный, как гвоздодёр, подбородок.
— Докладываю. Принято считать, что войны двадцать первого века выигрываются ядерным оружием, авианосцами, массированным применением авиации, артиллерии и танков. Но подвиг Лемнера показал, что один человек, движимый воинским долгом и любовью к Родине, может переломить ход войны. Тогда пистолет становится сильней атомной бомбы, воля храбреца останавливает наступление армии. Мы в Академии Генерального штаба начали исследование: «Подвиг Лемнера».
Загорелся экран. Озарённое солнцем поле, утренняя лазурь. Высоко, переливаясь на солнце, реет беспилотник. Его крылья кажутся плавниками. Он ныряет, как летучая рыба. Лемнер, расставив ноги, из ручного пулемёта, от живота, бьёт в беспилотник, окружённый ворохами стреляных гильз. Лицо его безумное и счастливое.
Не было на том утреннем поле военкоров, не было камер. Лана посылала ему на войну сберегающую молитву, и молитва возвращалась, приносила с собой видения.
Рана в голове Лемнера проснулась. Рана вспомнила тот ужасный взрыв и засочилась кровью.
— Подвиг Лемнера — не одинокий жест храбреца, не случайный эпизод войны, — Алфимов вонзал в воздух бледные пальцы с длинными лакированными ногтями. Ворожил, священнодействовал, переставлял невидимые реторты, сыпал неведомые порошки. — В Лемнере воплотилась воля народа и государства, ведущих священную войну с англосаксонским миром. Пусть уважаемый философ Клавдиев откроет нам глубинный смысл противостояния России и Запада. Вскроет историческую закономерность подвига Лемнера.
Философ Клавдиев схватил обеими руками бороду, медленно оторвал от груди. Борода была свинцовая, руки с трудом держали её. Клавдиев, устав держать, осторожно вернул бороду на грудь.
— Европа — сакральное зло. В основе европейской культуры лежит не христианство, как многие полагают, а сатанинские культы, адские мистерии, демонические тайны. Они пришли в Европу из египетских саркофагов, от халдейских алтарей, где приносились человеческие жертвы. Народы-людоеды не исчезли, а получили имена англичан, немцев, французов. Солнечное православие России всегда вызывало ненависть этих
