Форма входа
Читем онлайн «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
они…
Я вся извертелась на своей половинке табурета, но вопрос не получается: слова не складываются в то, что они должны выразить. Но сосед отвечает:
— А потому, — глухо гудит, — потому что кто смел, тот и съел. Кто палку взял, тот и капрал. Не правда — сила, а сила — правда. — Он надрывно и гулко кашляет, мотает головой, серые пряди рвутся в стороны с маленькой птичьей головы. Мама смотрит в тарелку. Еще не отдышавшись после кашля, старик всем тщедушным туловищем поворачивается к удачникам:
— Молодые люди, — хрипит он, — молодые люди, хоть вы и знамениты в здешних, так сказать, масштабах, но позвольте вам указать! Слабых… — Старик снова кашляет, багровеет, машет с бессильным раздражением рукой. — Слабых… недостойно… они не могут за себя постоять…
Блондин — нежные голубые глаза и девичьи губы — с открытой улыбкой склоняется через плечо к старику:
— Это, папаша, типичное толстовство!
Его более грузный приятель жирно похохатывает, картинно откинувшись на спинку стула, а девушка с откровенным презрением оглядывает оппонента.
— Мы — люди рабочие, у нас нынче выездной и два шефских спектакля, это наш патриотический вклад в дело Победы, вот так-то! А наши коллеги, — он делает широкий плавный жест, как бы включая в диалог притихшую группку окна, — они все понимают правильно, без демагогии и согласны — верно же, ребята? (тут толстяк принимается ржать) — согласны постоять. Это нам простаивать некогда! А они пока что не включились в трудовой процесс, вот и любезно — подчеркиваю, папаша: любезно — уступили нам. А вы с бухты-барахты вылезаете со своими непроверенными заявлениями!
Блондин укоризненно качает головой, намазывает хлеб горчицей и закусывает краюшку ровными сверкающими зубами, и мне кажется на мгновенье, что теперь все стало на свои места. Но старик гневно отмахивается от красавца, прижимает руки к груди и, не переставая кашлять, уходит прочь. Я гляжу в его сутулую спину, а когда поворачиваюсь, то вижу: на его месте уже сидит плохо выбритый мужчина с тяжелым животом, а белокурая куколка отходит, пятясь, с закушенной губой. Новенький брезгливо отодвигает прибор старика и жестом подзывает подсобницу, а позади нее уже плывет Фрося с тарелками. Едок не глядит на нее, равнодушно принимается за еду, разложив по столу замызганные, слишком широкие рукава коричневого костюма.
— Мам, а почему… — затягиваю я, пытаясь разом выплеснуть свою неприязнь к новому соседу, удивление и возмущение, но мама больно сжимает под скатертью мою руку.
Веселая компания за соседним столом допивает из стаканов, добирает с тарелок — они и впрямь торопятся! — и разом подымается. Ах, до чего же они хороши — девушки с уложенными под Дину Дурбин волосами, в пестрых платьях, с яркими от помады ртами! Как мужественно и рыцарственно пропускает их вперед блондин, и даже толстяк подтягивается и проходит между столиков с невозмутимо каменным лицом. За освободившийся стол автоматически усаживаются четверо приезжих — это видно по их пыльным сапогам, косовороткам, по их черным от загара и земли рукам. На четверых у них семь рук и семь ног, и разговор у них идет самый деревенский — о пшенице, об обрате, об откорме свиней и о том, где изыскать транспорт для отправки на станцию. Самый старый из них достает неловким движением засаленную школьную тетрадку из нагрудного кармана и принимается водить кончиком карандаша по колонкам цифр в тетрадке, негромко их читая. Они здесь явно впервые, и Фрося подходит к ним с начальственно-хмурым видом, по пути шваркнув нам второе в общей тарелке. Мама немедленно откладывает две с половиной ложки в баночку и крепко привертывает крышку. Мужчины отвечают на Фросино недоумение тем, что выкладывают, покряхтывая, на нечистую скатерть большие перечеркнутые талоны. Фрося сгребает их молча, с надутым лицом, и мама провожает ее задумчивым взглядом.
— Знаешь, — начинает мама, — мне кажется, им невыгодно…
Наш неразговорчивый сосед встает, но лилипуты не трогаются с места.
— Ну что же они! Ведь… — но мама усаживает меня. Наша перловка совсем остыла, и мы очень быстро управляемся с нею, так что я даже не успеваю оглядеть тех, кто снова занял стулья лилипутов.
Когда мы покидаем столовую, я оборачиваюсь. Похоже, они навек застыли в неподвижности, образовав свой таинственный маленький мир. Они молча живут там своей отдельной жизнью, отгороженные от шумного чадного зала невидимой стеной. Но, оглянувшись на последней ступеньке (и едва не сверзившись), я успеваю перехватить взгляд крошечной женщины: это тоскливый и надменный взгляд, и я внезапно чувствую себя куда ниже ростом.
По дороге домой я без конца спотыкаюсь: я складываю в уме речь. Я обращаю ее к столовскому залу, не очень различая слушателей. Я бормочу, размахиваю руками — взгромождаюсь на несуществующий пьедестал. Оттуда, сверху, я — самая последняя на физкультуре, коротышка в драных чулках, я, такая неуклюжая, что меня нынче весной всем двором учили скакать через прыгалку — крученый шнур с рукоятками на концах, — да, это я на трибуне, и — о чудо! — после моей речи пристыженная Фрося, утирая слезы ладонью, застилает голубой скатертью почетный стол в глубине зала, в нише, и лилипуты со сдержанным ликованием рассаживаются там, а на голубой скатерти вырастают невиданные яства… И все это — я! Исполненная гордости, я влетаю во двор. Он пуст, я пересекаю его и выхожу к зеленой изгороди, которая окружает наш дом по периметру, оставляя между стенами и собою широкое пространство. Теперь оно все занято под так называемые индивидуальные огороды жильцов. У нас с мамой всего одна грядка, и на ней слабо трепыхаются желтоватые листики, похожие на растопыренные лапки неведомого зверька. Считается, что здесь посеяны огурцы. Зато у соседей растет и морковка, и лук, и редька. Ее легко подкопать с краю грядки, а потом заровнять этот край. Оботри еще зеленоватую сверху чурбашку — и вонзи зубы в прохладное горьковатое мясо. Редька, если повезет — морковка, а не повезет — на балкон вылезет дед Михей. У него зрение беркута, и всех нас, ребят из шести подъездов пятиэтажного дома, он наперечет знает. Заорет не хуже пожарной сирены еще прежде, чем успеешь руку протянуть за добычей.
— Ах ты негодяйка! Люди копали, люди сеяли, обрабатывали, а эти, понимаешь, понаехали незнамо откуда на готовенькое, им, видишь ли, задарма подай! Ну, погоди, я тебя! Я достану, паскуда, ах паршивка…
Тогда остается только спасаться со всех ног. Как ни сознавай, что дед Михей в своем праве, все равно — и страшно, и обидно, лучше уж потерпеть, глядя на румяные бока морковки, как
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.
Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги
- Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
- Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
- Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
- Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика
