умирали, женщины — предварительно расспросив о выкройке, мужчины — прикрыв завистливый блеск глаз. Но это в большинстве были немолодые мужчины, знакомые Николая Львовича, и их глаза не имели никакой практической ценности. В сущности, настоящих мужчин в ее жизни как-то не случилось до встречи с Роланом. Может быть, еще и потому, что при всей правильности черт в ранней молодости ей недоставало яркости красок, определенности, — тогда в ее облике доминировала скромность, мягкость, обволакивающая милота. Один знакомый это оформил так:

— Подойти страшно. Уж больно уникальный экземпляр, только на выставку. Не серийное производство. Полюбоваться — да, а в хозяйстве не сгодится.

…Они с Роланом поженились где-то едва ли не на десятом году знакомства, и это трудно себе представить, если знать, что для себя она все решила сразу. Лежа в широкой кровати между вязаным медведем и подушкой из лоскутков, составленных так, чтобы получилось общее впечатление розы в полном цвету, — между этих шедевров рукоделия она, сложив крупноватые руки на груди, сказала себе: или он, или никто. Выбор удивил всех. А ведь виной всему был Николай Львович! Это он привел способного сослуживца домой, а Анастасия Павловна напоила чаем со сдобным печеньем. Пришелец в сознании родителей никак не связывался с их прекрасной, юной девочкой. Но и сам он, похоже, разделял их предрассудки, и она взяла инициативу на себя. Она звонила в отдел, и однажды трубку взял отец. Дома он брезгливо спросил:

— Что тебе надо от него?

Она уклонилась от ответа, но звонки продолжались. Николай Львович предупредил:

— Он тебе в отцы годится. У него сын! Чего ты добиваешься, глупая?

— Папочка, позволь мне жить, как я нахожу нужным! — Она склонила головку, над выпуклым лбом лучились гладко причесанные волосы, яркий рот был своевольно сжат. — Я уже довольно взрослая, ты не заметил?

— Да ты подумай, что ты делаешь! Ты, моя дочь… Он же тебя не замечает.

— А вот это уж мое дело.

После этого разговора в доме установилось неустойчивое равновесие: то родители предлагают деньги на новый плащ, путевку в Мацесту, билет на теплоход, — а дочка при этом грустна, и резче делается складочка между русых бровей; то, напротив, Люка лихорадочно оживлена, убегает каждый вечер, возвращается с последним метро, а Николай Львович враждебно молчит, и Анастасия Павловна понуро движется от кухни к столовой и часто вздыхает. И наконец гром грянул

— Чтобы о моей дочери шушукались мои же подчиненные! До чего я дожил! — грохотал старик, багровея. — Если уж женатый, да разведенный, то почему самый серый, самый… самый…

— Николенька, уймись! Николенька, тебе вредно! Выпей это, я тебя умоляю!

— Растили, воспитывали — вот нате вам! Стелется под ноги этого ничтожества! Ни чести, ни стыдливости!

— Ты не имеешь права оскорблять меня! И его! Ну, он разошелся с ней… Чем он виноват, что ошибся?

— В мое время мы почему-то не ошибались! Да ты подумай, пара ли он тебе, — у него уже вся жизнь позади, он же лысеет, да боже ж ты мой, что за наваждение, глаз у тебя нет, что ли!

— Ты о нем ничего не знаешь, папа! Это я его знаю, а вы все несправедливы к нему. За что вы его так не любите, что он вам сделал?

— Ну вот что: этого брака не будет! В этом доме я пока что хозяин, и я тебе заявляю: он здесь жить не будет! Здесь умер мой отец, здесь и я умру. Да ты слышишь ли меня?

— Николенька, выпей! Я тебя прошу!

Так оно и пошло. Люка уезжала на конец недели, возвращалась поздно ночью, а утром за завтраком отводила глаза и все бегала к телефону. Николай Львович утыкался в газету, а на работе приставил к телефону лаборантку, и та испуганно на него глядела, когда подзывала Ролана. Дома стояла тишина, изредка прерываемая звонком.

А потом Люка стала болеть. Ее загнанные кроткие глаза, озабоченный вид врачей, страшные слова диагнозов решили дело. Анастасия Павловна не смела плакать в спальне. Выходила в кухню, садилась, уцепившись ножками в синих венах за перекладину табурета, подол рубашки на полу, пегие прядки приклеились к щеке, а кулак, крупный, красный, ненужно откинут на доску для разделки мяса, и мелкие быстрые слезы текли по спокойному лицу. Лежа на спине без сна, Николай Львович ворочался, сопел, кряхтел от ненависти, унижения, от страха за дочь. И сдался. Квартиру поделили, а на паркете коридора пролегла невидимая демаркационная линия.

Старики притихли, словно эта линия прошла не по мертвым вещам, а по ним самим. Николай Львович уже не пел по утрам в ванной «Расскажите вы ей, цветы мои», и не барабанил в ожидании воскресного обеда пальцами по скатерти, и не играл на губах марш «Прощание славянки». Он впервые не побрил голову к лету, и его благородный череп заволокло слабенькой растительностью неопределенного цвета. А его жена умалилась до того, что казалось, ее вовсе и нету, и это дух бестелесный приносит и расставляет тарелки.

Ролан сразу же принялся за переделки. Старую мебель почти всю вынесли, всадили в комнатушки стариков, Ролан не глядя поддавал плечом, и шкаф, скребя по паркетинам, приваливался к стенке, и молодожены запихивали в него старые подушки и диванные валики. Новую мебель купили на деньги, подаренные к бракосочетанию, — деньги дарили родственники, благоприлично скрыв разочарование и недовольство, дарили не скупо, да и почти все были обязаны Николаю Львовичу. Ролан принес люстру с плафонами, укрепленными на металлических загогульках, заставил Люку сшить наволочки с аппликациями и разбросал их по ковру в художественном беспорядке, приволок здоровенный пень и по вечерам ошкуривал его на кухне. Старики заперлись в своей комнате, как в осажденной крепости. А Люка расцветала. Хотя ей уже перевалило за тридцать, никогда прежде она не была так победительно, так безупречно хороша. Она села на строгую диету и делала гимнастику под руководством мужа: Ролан считал, что женщины вообще чаще болеют из-за того, что мало занимаются настоящим физическим трудом. Он высказывал весьма категорические мнения по самым разным вопросам, и Люка с восторгом их разделяла. Ей нравилось, что у ее мужа такие серьезные, глубокие мысли, что он так много знает о Бермудском треугольнике и об актере Алене Делоне, о биржевом курсе английского фунта и о йоговской гимнастике. Когда Ролан еще не был ее мужем, она любила с загадочной улыбкой бросить вскользь:

— А в субботу мы пойдем в ресторан…

Теперь эта формулировка изменилась:

— Мы с Роланом нынче пойдем в разгул. Ресторан при гостинице

1 ... 57 58 59 60 61 62 63 64 65 ... 91

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.

Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги

Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика

Оставить комментарий