одном из концертов Мадригала я стоял в кулисах, слушая какое-то органное барочное сочинение, исполняемое Андреем. Рядом со мной оказался Лев Маркиз. Он, полный восхищения, пробормотал: “Он же никогда не учился играть на органе!” Но через секунду, когда прозвучало одно из немногочисленных, знаменитых
задержаний Андрея, Маркиз раздраженно сказал: “Зачем он это делает!” Его однолинейно традиционное мышление противилось такой дерзости, а для Андрея, свободного от уз традиций, было место для исполнения, представлявшего музыку живой и близкой современному слушателю. Волконский есть Волконский. Запись
Хорошо темперированного клавира была сделана в первый, начальный, период творчества Волконского в Париже. Но и дальнейшая жизнь Андрея не была бездеятельной. Исполнение наиболее важных сочинений Волконского (
Жалобы Щазы, Сюита зеркал и др., с его участием) вызывало большой интерес и у музыкантов, и у любителей современной музыки. Был написан труд
Основы темперации, изданный в России издательством
Композитор в 1994 г. с посвящением: ‘‘
Всем настройщикам мира’’.
Волконский во Франции: музыкант‐философ
Его новые сочинения тоже не прошли незамеченными: Lied для четырех голосов (1974), с текстом, взятым из средневекового сборника Liederbuch, был исполнен Кёльнским камерным ансамблем по радио, затем Мугам для тара и клавесина 1974, при участии Волконского и тариста из Ирана и наконец Was noch lebt, для меццо-сопрано и струнного трио на текст Йоганнеса Бобровского, немецкого автора с русскими корнями, жившего в Восточной Германии, по мнению Волконского, гениального поэта. Was noch lebt Андрей считал “своим последним приличным сочинением”.
К этому времени, говорит Волконский, он сам себя определял не как композитора или исполнителя, а – как музыканта.
До конца жизни Волконский оставался исследователем и аналитиком, посвятившим себя музыке раннего Возрождения и позднего Средневековья.
Его противоречивость, энциклопедические знания и колоссальная широта интересов отражены в книге Елены Дубинец Князь Андрей Волконский – Партитура жизни, Москва, 2010.
В 1983 г. Мадригал, в это время уже под руководством Лидии Давыдовой, встретился с Андреем в Риме. Лида писала об этом и других посещениях нового Мадригала:
‘‘Оказавшись за границей А. Волконский все время помнил о ‘Мадригале’. Мы встречались с Андреем два раза в Италии и Германии. Он специально приезжал в эти страны для того, чтобы услышать и увидеть наши выступления. Находясь за границей, Андрей подарил ‘Мадригалу’ большой набор блокфлейт, а также прислал большие деньги, на которые я смогла заказать клавесин.
Андрей Волконский запомнился солистам ансамбля ‘Мадригал’, как высоконравственный, честный, чуждый интриг, одаренный человек”.
Мадригал Лидии Давыдовой с Волконским в Риме, 1983
Слева направо: Борис Яганов, Андрей Волконский, Марк Вайнрот, неизвесный мне член ансамбля, Лариса Пятигорская, Лида Давыдова, Марк Пекарский.
Волконский был счастлив увидеться со своим бывшим детищем, вновь почувствовать тепло, которым веяло от тех, кто последовал за ним с самого начала и старался продолжить его дело после отъезда: Лиды Давыдовой, Марка Пекарского, Бориса Яганова, Ларисы Пятигорской. Они привезли свои новые диски. Но позже он говорил:
“Сейчас уровень ансамбля очень упал. Я огорчился, когда послушал диски Мадригала. Музыканты отстали, они не в курсе того, что происходит в мире”. (Партитура жизни)
Пару лет назад я получил письмо от Игоря Блажкова:
«У ансамбля Мадригал проблемы. Некоторое время тому назад, когда они еще были в ведении Московской филармонии, дирекция забрала у них название Мадригал и передала его другому ансамблю, которым руководит некий Суэтин. В знак протеста они вышли из подчинения Московской филармонии и продолжали выступать под названием “Ансамбль старинной музыки Мадригал имени Андрея Волконского”. Сейчас Московская филармония подала на них в суд за самовольное использование названия “Мадригал”. Не знаю, чем это кончилось. Все усугубляется еще тем, что умерла бывший руководитель Лидия Давыдова и, как мне сказал Суслин [?], то творческое лицо, которое было при Андрее Волконском, этот ансамбль утерял. Ясно, что Мадригала, который был при Волконском больше быть не может. Все прекратилось с отъездом Андрея за рубеж».
Таков печальный конец Мадригала. Хорошо, что всего этого Андрей не знал.
* * *
Сложная личность Андрея, как я уже говорил, была полна крайностей. Он мог быть добрым и открытым, радушным, вежливым, общительным, щедрым, веселым, но иногда оборачивался и совершенно другой стороной, становился закрытым, неприветливым.
Был склонен к тому, чтобы эпатировать людей.
В высказываниях Волконского иногда отличала резкая самоуверенность, и он сам не замечал собственных противоречий.
Антиамерикански настроенный, он говорил: мне не нравится американский язык, это испорченный английский – хотя сам английского не знал. Или мог сделать такое заявление: русской музыки 19 века вообще на существовало, а Рахманинова нельзя даже назвать композитором. Часто его суждения были категоричными и безоговорочными. Но к такого рода заявлениям Андрея не всегда нужно относиться скептически. Часто в том, что он безапелляционно говорил, бывала доля правды.
Недавно я слушал исполнение фортепианной до-минорной Прелюдии Рахманинова и… вдруг понял, что имел в виду Андрей. Это очень длинное произведение представляет собой цепь прекрасных мелодий из разных романсов Рахманинова, соединенных связками гаммообразных вариаций в очень быстром и технически требовательном темпе. Ясно, что композитор это сделал, чтобы продемонстрировать свою необыкновенную фортепианную технику: он ведь был выдающимся пианистом. Но когда я вслушался в музыкальную суть этих вариаций-связок, мне внезапно стала ясна их музыкальная бессодержательность и беспомощность. Это было, как полоскание белья, над которым мы посмеивались в Мадригале, когда Ольга Илларионова играла свои вариации на органе. Рахманинов был замечательным мелодистом и, конечно, композитором, но мелодии его текли потоком, почти без связи. И это то, что имел в виду Волконский.
В то же время, Андрей был энциклопедически образованным человеком, его знания поздней средневековой музыки и музыки раннего возрождения не уступают, возможно, самым крупным музыковедам мира. До конца жизни Волконский занимался анализом, систематизацией и исследованиями в этой области. Он никогда не учился играть ни на органе, ни на клавесине, но овладел обоими инструментами, и играл на них блестяще. Благородство, самоуверенность, открытость, неизвестный другим внутренний мир, полная посвященность музыке, аристократичность, простота, умение дружить, сложные отношения с друзьями. Всех противоречащих друг другу его свойств не перечислить. Да этого, наверно, и не нужно делать.
Самое главное в Андрее Волконском это то, что было им создано и сделано как композитором, исполнителем и мыслителем. В самом конце жизни, когда он перестал выступать и сочинять, его больше всего интересовали структурные и мелодические особенности любимого им периода в истории музыки – Средневековья и Раннего Возрождения. Глубокий анализ и размышления в этой области привели Андрея к идеям об экстраполяции синтаксиса, мелодики и интонации музыки Средневековья и Возрождения в область синтаксиса,
