мастером, и мы получали неописуемое удовольствие. Она пела Шуберта, Шумана, Брамса и Рихарда Штрауса. Страшно интересно было наблюдать за контактом между певицей и пианистом, Джеффри Парсонсом, его напряженным, сосредоточенным музыкантским вниманием к каждому ее движению и нюансу, которое выглядело, как акт любви. А когда они кланялись в ответ на громоподобные аплодисменты, то перед нами были два любовника, она – царственная, благосклонная, он – поклоняющийся ей. Зал неистовствовал.
По знаку предводителя (мы уже прослушали несколько би-сов), пришлось уехать. Наш поезд уходил в полночь, но Бауэр велел ехать раньше, чем нужно, из чувства осторожности, мало ли что случится по дороге. Андрея на концерте не было – как всегда, в гостях, все время в Праге Волконский был нарасхват, – но он должен был приехать прямо на вокзал.
Поезд был уже подан, и мы прогуливались по пустой платформе. Время шло, и на сердце было неспокойно. На улицах Праги тянулись огромные очереди в посольства разных стран: еще можно было получить визу беженца в Америку, Англию, Канаду и т.п. Что, если? Мелькали противоречивые чувства – у Бауэра жуткий страх за свою карьеру, у нас, эгоистическое, что на этом кончится существование Мадригала, с одной стороны, и понимание с другой, что для Андрея, это может быть, единственный шанс в жизни.
11… 11.30… 11.45… 11.50… Бауэр мечется по платформе с синими губами. Наконец в тишине раздается отдаленный топот, кто-то бежит. Андрей, запыхавшись, вбегает и объясняет, что на дороге был затор и машина не могла успеть вовремя. Все спокойно выдыхают. В последнюю минуту садимся в поезд. Андрей, как всегда, на верхней полке. Я подхожу к нему. “Саша, – говорит он, – я сегодня ел суп, ради которого стоит жить”.
Поезд трогается, и мы едем домой, в этот раз – через Польшу. Перед самой польской границей в чистом, цивилизованном чешском поезде начинают происходить странные перемены: появляются пьяные, которых мы никогда не видели в полной пивом Праге, какие-то инвалиды на костылях просят милостыню, мы слышим польскую речь и понимаем, что въезжаем в Польшу. В Варшаве, через которую идет поезд, трамваи с гроздьями людей, висящих на подножках, проходят по окраинам. Вокруг бедность и запустение. Мы – на пути домой.
Москва в конце мая великолепна. Мы без конца рассказываем о впечатлениях, о Праге, о Шварцкопф, о нашем концерте и о том, что Пражская весна 1969 г. навеки останется в нашей памяти.
Фестиваль Генделя в Халле, концерты в Дрездене и Берлине и путешествие по Германии
В июне 1970 г. Мадригал второй раз выпускают за рубеж, снова только в ближний, на этот раз – в Восточную Германию: города Халле, на Фестиваль Генделя (Haendel Festspiele), Дрезден, на Летний фестиваль (Dresdner Sommer Festival) и Восточный Берлин.
Мы привезли в Германию две программы, и в Халле исполнили обе. Вот, какую рекламу нам сделали наши немецкие хозяева: на обложке был русский собор, а на первой странице – фигуры и лица певцов, как им полагается быть по представлениям о России. Затем шли программы с произведениями композитиров Италии, Франции, Англии и Германии.
Халле очаровательный старинный город, в котором все говорит о Генделе. Концертные залы, где проходил фестиваль, дом-музей Генделя, собрание коллекций клавесинов и струнных инструментов, покрытые брусчаткой улицы, маленькие отели, все это Гендель и его время. Нас поселили в маленькой гостинице, у каждого, конечно, отдельный номер, и в первый вечер, ложась спать в моей замечательной комнате, обитой благородным, медового цвета деревом, я заметил, что на тумбочке рядом с кроватью стояла трогательная бутылка минеральной воды. Удивительно! Я лег, включил лампу и увидел, что на верхней части тумбочки были три кнопки. Боясь, что сейчас вызову горничную, я все-таки нажал на первую. Вместо появления горничной, раздались звуки классической музыки. После первого произведения диктор объявил следующее. Я тут же нажал вторую, и там была другая станция классической музыки, и то же самое на третьей! Я был потрясен. В Советском Союзе по радио передавали известия, программы с политической и партийной пропагандой, эстрадные песни и очень редко транслировали серьезные концерты, обычно посвященные какому-нибудь важному событию. Вот, значит, как может быть.
Концерты Мадригала прошли с хорошим успехом, нам не нужно было завоевывать публику, как в Праге. Она тепло принимала всю музыку, которую мы пели, но, конечно, больше всего аплодировала немецкой части концерта, в особенности песням Хасслера. И наша фотография в буклете генделевского фестиваля была другой, чем в программах, сделанных для всей Германии.
Из Халле мы отправились на автобусе в Дрезден. Радостное июньское солнце освещало городки и поселки-деревни, мимо которых шел автобус. По радио звучала музыка Баха. Все было приглажено, убрано, царил порядок, паслись черно-белые коровы. Отъехав совсем недалеко, так что виден был Лейпциг и башня церкви Святого Фомы (Thomas Kirche), автобус вдруг остановился. Мы вышли, оказалось, потекло масло. Остановка обещала быть долгой. Не успели мы постоять немного, как из соседних домов стали выходить люди, предлагая нам пиво, напитки. Их гостеприимство и радушие было настолько трогательным, что мы решили, пока автобус ремонтируют, дать им тут же, на улице, маленький концерт.
Вытащили из автобуса инструменты, поставили пюпитры, вынули свои книжечки и начали петь, конечно, немецкую музыку. Слушали наши хозяева с большим вниманием и притопывали в такт. А когда в конце мы запели песни Ганса Лео Хасслера, они начали… петь с нами. У меня нет слов выразить свое изумление, когда я понял, что они не только знают текст и мелодию, но партии всех голосов. Немецкие крестьяне знают в деталях и поют музыку композитора конца шестнадцатого-начала-семнадцатого веков! Вот, что такое цивилизация и культура, основанная на старой традиции. Сколько еще столетий нам нужно, чтобы достигнуть этого!
Дальнейший путь в Дрезден прошел без остановок, и вскоре мы въехали в город, который ожидали увидеть другим, чем он оказался. В нашем представлении был образ довоенного Дрездена, полного красоты, гармонии и покоя. Реальность была иной. Вокруг, здесь и там, возвышались холмы обломков разрушенных бомбежками зданий, и это в 1970! Конечно, город приводили в порядок, и много зданий было полностью восстановлено. Мы сразу заметили комплекс Дрезденской галереи, она, слава богу, осталась целой. Но вокруг маленького озера при входе одна из фигур нимф, покровительниц искусств, окружавших его, разрушенная бомбой, была заменена немцами, и, вместо оригинала, стояла некая Валькирия, которая резала глаза.
Глава IX
Андрей Волконский
Гений человека всегда одновременно и
