работаю. Мне нужны от вас ваши настоящие документы. Иначе вы здесь сгниете. Учтите, что их будут проверять. Это я говорю вам, специалисту по подделкам. Не надо мне подсовывать всякое фуфло, которое подарит вам еще одну статью из Уголовного кодекса. Кроме того, вы подпишете заявление и передадите его через начальника СИЗО, текст приготовлю, как только увижу ваш паспорт. Смысл заявления будет сводиться к тому, что у вашего адвоката, то есть у меня, находится ваш паспорт и остальные бумаги, если они есть, конечно. Допросить, откуда я их взял, меня не могут по закону. Если у вас там что-то просрочено, типа паспорта или регистрации на территории нашей страны, вас наверняка вышлют из России. В случае если вы иностранец. Но это не тюрьма. И не двадцать лет в лагерях. Вам все понятно?
– О том, вышлют меня или нет, не беспокойтесь. Не ваше дело. Это моя забота. Меня просто надо вывести отсюда. И все. Уголовное дело вы закроете сами. Да и что они могут мне предъявить? Настоящие документы у вас будут. Послезавтра в три часа дня на МКАДе вы заедете в карман на…
– Больше ничего? Я никуда не поеду. Никаких карманов. Есть мой офис – и этим все сказано. Адрес вы хорошо знаете: Пименова в кавычках вы же туда привозили. Не нравится – найдите другого адвоката и, как в том романе, «дальше живите сами». Будет так, как я вам говорю, или давайте распрощаемся. Свой гонорар, который вы мне бросили с барского плеча, я уже отработал.
Есть категории людей, воспринимающие в диалогах только шантаж и жесткость. Нормальное обращение принимается за слабость. Он был тем человеком, с которым мягкие разговоры и интеллигентное убеждение были просто потерей времени. Нехорошо давить на человека в кутузке, но другого выхода у меня не было. И, по сути, он для этого все сделал сам.
– Александр Андреевич, я совершенно не хотел вас обидеть. Просто если заехать в этот кармашек, то проследить за людьми и машинами в нем не так легко. По Кольцевой мчатся автомобили, и, если кто-то притормозит, нам сразу станет ясно, что за нами следят. Вас могут пасти всякие органы из-за меня или из-за каких-нибудь других ваших клиентов. Зачем нам рисковать? Только из-за этого. Мы же хотим с вами практически одного и того же: я – выйти отсюда, а вы – получить свой гонорар.
Если бы он только знал, чья бухгалтерия оприходовала первую часть этого гонорара…
– Бесполезно объяснять, Виген. Если ваши люди могут в три часа быть на МКАД, они могут быть в это же время и у меня в офисе. Договорились? Я жду документов. Остальное попытаюсь сделать как можно быстрее.
– Вы гарантируете, что я отсюда выйду в течение, скажем, двух недель?
– Я ничего не гарантирую. До свидания. Хотя нет, у меня есть еще вопрос. В заявлении на имя следователя мне надо будет написать, почему у вас с собой не было ни одного документа, а также почему вы все это время не хотели, чтобы их ему принесли. Иными словами, почему вы скрывали вашу личность?
– Не знаю. Подумайте или придумайте сами. Вы же адвокат, и все говорят, что гениальный.
Не прощаясь второй раз, я оставил лязгающую дверь позади себя. Так же как и отвратительное настроение.
На этот раз место было выбрано намного удобнее для дискуссии, чем в прошлый.
Президентская ложа стадиона «Динамо» была и уютна, и уместна для этой встречи. Чтобы попасть на стадион, надо было иметь билет, а чтобы попасть в ложу, надо иметь туда приглашение. К тому же матч обещал быть очень интересным, и публики собиралось много.
В ложе мы сели за столик на восемь человек. Просто рядом. Просто два случайных собеседника. Два болельщика «Динамо».
– Сомневаюсь, что документы будут настоящими.
– А я уверен. Он не будет так рисковать. Еще раз, у вас против него ничего нет, и он это хорошо понимает. «Смысла нет заходить в блудную», – как говорил один мой покойный клиент.
– Результаты экспертизы после полученного разрешения у родственников уже есть. И вы опять оказались правы. Теоретически у нас все готово. Если бы не слово офицера, мы никогда бы не пошли на ваш план. Но весь успех операции зависит и зависим от вас. Ничего не поделаешь. Постоянную охрану вам тоже предоставлять не очень хочется. Как и обещал, я лично проверяю все до самых мелочей. Мы должны свести все возможные просчеты даже не до минимума, а до нуля. Кстати, у меня такое впечатление, что наш начальник будет докладывать о результатах сами знаете кому. Вы хотите, чтобы вас представили к награде?
– Нет.
– Да? Почему, позвольте спросить?
– Потому что у меня с этим так называемым Вигеном свои счеты. И если бы не цепь случайностей, я говорю о том, что было в Нью-Йорке и потом в Израиле, то мы бы вообще ничего не знали до нынешнего дня. Так что награждать надо его величество случай. А еще так безопаснее. Поверьте. Но не это сейчас самое важное. Мне надо точно знать, когда вы его выпустите. И настоящие у него документы или нет – все это уже вторично. Для всех, включая вас, вашу организацию, его самого и меня.
– Согласен. Но он может уйти?
– От вас или от израильтян?
– Не расстраивайте меня. Начинается матч. Удачи нам всем.
Через день без звонка в офисе появился молодой человек двадцати – двадцати пяти лет и после недолгих переговоров в приемной положил мне на стол паспорт. К моему удивлению, это был российский общегражданский паспорт, как и положено, с регистрацией. В одном из спальных районов Москвы. Посыльный поинтересовался, может ли он идти и уже привстал для того, чтобы исполнить свое желание без спроса.
– Подождите.
– А чего ждать? Меня незнакомый человек попросил занести сюда документ, дал пятьсот рублей, и я больше ничего не знаю.
– Это вы расскажите кому-нибудь другому. Мне точно белиберду слушать не хочется. Идите и положите паспорт куда-нибудь, желательно на видное место, по адресу на этой странице. У вас два часа, чтобы это сделать. И не спорьте со мной. Владелец паспорта хорошо знает, что развитие его ближайшей карьеры зависит от этого документа. Незнакомцу за пятьсот рублей такое не доверяют. До свидания.
Не говоря ни слова, неприветливый гость покинул переговорную, бормоча про себя что-то, как я понимаю, не очень лестное в мой адрес.
Это был тот случай, когда надо было срочно ехать
