Форма входа
Читем онлайн «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
закрытым ртом.
Ксения сразу поняла, что это не палата, а бокс. У стены стояли кислородные контейнеры с облупившимися голубыми боками, в углу высокая металлическая кровать, на пустой сетке подушка в грубом напернике, «нога» для капельницы, два канцелярских стула и бог знает еще какие предметы больничного обихода, инвалидные, пыльные, списанные навсегда. И она даже порадовалась, что Лиля не видит и не понимает этой картины оброшенности. Но радовалась недолго. Услышала Лилино дыхание. Все то, от чего здоровый человек избавляется незаметно для себя и что накопилось в горле и в легких давно лежащей Лили, препятствовало воздуху проходить внутрь ее тела и клокотало, и хрипело там, и она с усилием, с дрожью, вся напрягшись, этот воздух втягивала, вталкивала — и замирала на миг. И принималась за свой труд сначала.
Ксения вытащила стул, который попригляднее, и присела: ноги ее не держали. И заставила себя смотреть прямо.
Она смотрела на высоко поднятые брови, на то, как глубоко ушла в подушку странно изменившаяся голова: несмотря на гладкие, словно влажные волосы, резко обозначились все выпуклости черепа, все вмятины, голова уменьшилась, иссохла, рот свело в нитку, а нос, наоборот, выдвинулся, и у ноздрей легли глубокие тени. Ксения старалась не видеть или не отдавать себе отчета в увиденном. Но это ей плохо удавалось.
На самом деле родства у них с Лилей не было никакого, но, чем больше глядела, тем больше она чувствовала, что странным образом не солгала доктору: так оно и есть, что сестра. Та, прежняя Лиля, какой она была еще на прошлой неделе, о хворях своих говорила вскользь как бы извиняясь, и Павел, приобняв ее белой волосатой рукой, широко улыбался:
— Лилечка — оптимистка! Осведомленный человек эпохи НТР! Торжество рацио — вот как бы я назвал наше время. И оптимизм — генеральная линия поведения любого интеллигентного человека. А Лилечка со своей изумительной женской интуицией, хоть и непричастна к чистой науке, не может не понимать вещи правильно. Отличная женщина! Прекрасная женщина!
Никто не мог бы сказать этого сейчас. Все понятия: «красота», «мягкость», «женственность» — они не могли относиться к этой костяной голове, к скрипящему, царапающему звуку в горле.
Иван Алексеевич вкатился в палату и ворвался в Лилино забытье без всяких сомнений:
— Елизавета Марковна, поглядите, кто пришел! Поглядите, ничего, откройте глаза, встряхнитесь! Вот видите, как прекрасно!
Лилины веки беспомощно задергались, но не поднялись. Ксения ощутила их пудовую тяжесть и испуганно шепнула:
— Может, не надо, а, доктор, Не надо?
Он замотал головой:
— Пускай, пускай. Может, простимулирует. Все-таки эмоции…
И Лиля прошелестела сухим ртом:
— Зачем… Зачем вы меня будите?
— Ничего, ничего, — рокотал Иван Алексеевич уже в коридоре. — Мироновна! Да где же эта Мироновна?
Между тем Ксения трусливо шарила глазами по вещам, оттягивая ту минуту, когда придется не отрываясь уставиться на неузнаваемое лицо. Жалкий скарб пациента сосредоточился на табуретке возле койки. Поильник с утиным клювом, стакан с водой, накрытый промокашкой, бумажные салфетки и термос-кружка, известный под названием «эгоист», — вещи, собранные бедой, не нужные человеку, если он стоит на ногах, и вносящие болезни даже туда, где как будто бы царит благополучие. Но эта маленькая толпа предметов глядела на нее исподлобья — осуждала. Она вздохнула и поднялась на ноги. Чтобы Лиле не напрягаться, следовало встать по прямой с ее взглядом. А он ускользал; выцветшие радужки уплывали под веки, истончившиеся до того, что само движение радужки легко просматривалось под ними. Но вот закрепились на своем месте, и тотчас по впадинам щек, у губ пробежала рябь, еще и еще, и наконец голос — не голос, но сотрясение воздуха:
— Саночка… Пить… Ради бога…
И сразу стало легче. От того, что надо было выбрать салфетку потоньше, спустить осторожно в стакан, донести, не закапав, до рта, отжать осторожно, макнуть снова… А больше всего — от того, что это все-таки несомненная Лиля с ее деликатностью, тонкостью, мягкостью, Лиля, а не просто некто незнакомый. А ничего не было легче для Ксении, как ходить за больными в нетерпеливом ожидании выздоровления. Ксения привыкла надеяться на свои широкие маленькие руки, и терпение, и — должно же оно быть! — свое захудалое везение. Но едва, замурованная дверью, она перестала слышать разнообразные звуки больничного дня из коридора, как ощущение чьего-то враждебного присутствия, все время усиливаясь, нависло над ней. Это, противу всех законов оптики, тень распростерлась на потолке. И в расплывчатом пятне отчетливо читались раскинутые крылья, узкая голова с хищным клювом и широкий хвост. Птица, покачиваясь, висела под потолком, наливаясь черным светом, угрожала тяжестью раздавить койку с Лилей. И кружила, кружила, сгущалась, обретала призрачную суть, не привидение, не дух — это было само небытие, втягивающая, обволакивающая воронка туда, пустота, Ничто! Ксения втиснулась лопатками в спинку стула: спрятаться! Но от маховых перьев шли мощные токи ледяного воздуха. Дышать становилось заметно труднее. Бокс уменьшался на глазах, тьма затушевывала углы. А за окном, за условной преградой стекла, струился — так далеко, так недостижимо, — струился солнечный свет, первый свет пробуждающегося года, плыли особенно ясные в нем голоса… С трудом она оторвалась от окна и повернулась лицом к палате. Свет был и здесь, но скупо отцеженный, неподвижный — мертвый. Сумрак то ли туман скрадывал торчащие пальцы ног, клубился над почти плоским одеялом, обвивал бессильные кисти рук, чернил замятую простыню. Ресницы Лили еле заметно трепетали, в стакане с водой поднимались пузырьки, ноздри, обведенные синей кромкой, подрагивали от дыхания. Но тень наползала, обвела подбородок черной чертой и колебалась, собираясь с силами.
Ксения придвинулась вплотную к койке. Сильнее всего она боялась причинить внезапную боль своим неловким движением, лишним толчком. Страх распоряжался в ней, словно это ее распростертое тело лежало под застиранным одеялом и какими-то образом болезненно отзывалось на любое дуновение воздуха. Так она и сама вошла в полосу тени, и ледяной холод пронзил ее, заполнил и сковал. Она еще пыталась понять, что там — за выпуклым желтым лбом, что-то бормотала, шептала, но все ее существо рвалось прочь отсюда, вон, к людям, в тепло их растрепанной, неприбранной суеты, к свету, в шум здоровых голосов! Сейчас же! Она заглянула в темнеющее лицо: веки мучительно дрогнули, но не поднялись. Она, прикрывая отступление, позвала тихонько: «Лиль! Лилечка!» Ответа не было. Она встала и вышла, бесшумно притворив за собою дверь. И с облегченным вздохом вернулась в больничные будни: они не требовали ни напряжения, ни самоотвержения, какого требовали высоко поднятые брови на бескровной маске. У
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.
Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги
- Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
- Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
- Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
- Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика
