Форма входа
Читем онлайн «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— это настоящий разгул! Ох там и цены! — и крутила головой: цены действительно были солидные.
По-прежнему сослуживцы брали у нее кулинарные рецепты и образцы вязки, но она стала разговаривать с ними с едва уловимой ноткой снисходительности. Не то с мужчинами! С нею, теперешней, замужней они наконец осмелели и то и дело докучали своим, впрочем, достаточно осторожным вниманием. Пожатья пальчиков и вялые комплименты были питательной средой для ее тщеславия — довольно умеренного, а иные ее чувства не требовали подтверждения со стороны и могли расцветать лишь на темноватом паркете отцовской квартиры. Расцвет! Она вполне его осознавала и стремилась протянуть во времени сколько возможно.
Следила за собой: на работу ехала троллейбусом, а назад — непременно шла пешком, ощущая, как слушается каждый мускул, как мягко обтекает ее сильное тело сладкий воздух летнего вечера. Останавливалась, заглядевшись в витрину: любила вещи, их убедительность, их шершавую или гладкую фактуру, их скопление. Они убеждали в нетленности бытия.
И вот тот миг, когда витрины освещаются одна за другой, а фонари над проспектом еще молчат, погруженные в дремоту сумерек. Витрины сияют — словно это дома распахивают душу, обнажая для жадных взглядов гирлянды дамских чулок, и штуки шерсти, свисающие с металлических контуров, и кокетливо распяленные комбинации, и муляжные ножки, обутые в натуральные туфельки, — да мало ли что еще! А она неспешно фланировала мимо этих сокровищ, их потенциальная хозяйка, свободная, любимая женщина, прогуливалась, помахивая сумочкой, несла себя уверенно и бережно, попирала асфальт, — а вещи провожали ее преданностью и лестью.
Приобрели цветной телевизор, и он не выключался, и она привыкла, вешая пальто в шкаф, боковым зрением нащупать, что там за передача. Она предпочитала музыкальные, ее не смущал ни крик, ни шум: певец заходился, откинув декоративную голову, отстранялся от микрофона и, прикрыв веки, надвигался на него, бесновался, выкатывал глаза, — а Люка мурлыкала под нос и отирала ладонью натруженные ступни, прежде чем скользнуть в тапочки. Жизнь достигла идеала: она была ей впору, как своими руками сшитое пальто, точно по мерке. Она замечала:
— Папочка, не садись здесь, сейчас Ролик вернется и откроет окно, тебя продует.
И отец убирался прочь, в раздражении сосал незажженную сигарету, отодвигал газетный лист чересчур далеко и тыкался в него невидящими глазами. А она говорила:
— Мамуля, я достала новую пасту для эмалированных поверхностей, говорят, буквально все отчищает, — и Анастасия Павловна принималась разбирать аннотацию на пластмассовой баночке, суетилась и благодарила.
Таким образом Люка соблюдала равновесие в семейном быту и считала себя умницей и миротворицей.
Они сфотографировались с мужем вдвоем. Знала бы, что получится, не настаивала бы. С карточки на нее смотрело жесткое и одновременно неуверенное лицо, почти неузнаваемое, — не это лицо она любит! И ее губы застыли в какой-то жадной, недоброй гримасе. Словом, карточка ее разочаровала, и она вынесла ее из общей комнаты, вынула из приготовленной рамочки, запрятала далеко. Фотография странным образом отстаивала правоту отца, а этого она стерпеть не могла. Зато Ролан наконец ошкурил свой пень, обрубил лишние корни и водрузил это чудовище посреди гостиной. Люке пришлось учиться не спотыкаться об него, — в противном случае Ролан скрипуче хохотал и ехидничал, что-де лес ленивых не любит. Сам он предпочитал отдыхать в пансионатах и санаториях, а не в объятиях с дикой природой. Вообще, выросший в городке, где в годы его детства всей улицей кормили пастуха с подпаском, чтоб выгоняли коров, Ролан был убежденным урбанистом во всем, что касается коммунальных удобств, но при гостях заводил разговор о необходимости беречь окружающую среду, об охотничьих радостях и о естественной тяге городского человека к чистому воздуху полей. Люка торжественно вступала в гостиную, неся на вытянутых руках торт с тележное колесо, украшенный чашечками и вазочками из особого состава. Прикоснуться к нему лезвием ножа не решался никто, — самым отважным неизменно оказывался Ролан. Отвалив первый ломоть, он победительно задирал голову и хохотал, и делалось видно, что этот лысоватый, неказистый человек — жадный и самолюбивый мальчишка, не много знающий о взрослом мире. Дамы осторожно отламывали кружевные чашечки, долго любовались их красотой, расспрашивали Люку о технологии производства этих кулинарных чудес, а Ролан лез объяснять с набитым ртом, давился, рассыпал сахарные крошки и размахивал руками.
Едва гости расходились, как он торопливо обрывал оставшиеся украшения и запихивал их в рот, стоя у стола, и крошки сыпались на отвороты его пиджака. Женщины выносили посуду, журчала вода, звенели ложки, Николай Львович крутил ручки приемника, и оттуда неслись разноязычные восклицания, натужные голоса, которые вдруг покрывал мощный и глубокий звук органных труб. Люка сбрасывала туфли, дверь в кухню закрывалась, и приемник строго, сурово пел о высоких помыслах, о потерянной и обретенной истине, и Николай Львович неотрывно глядел в зеленый мигающий глазок, шевелил губами. А Ролан стоял возле открытой форточки и курил. Дым, закручиваясь, ввинчивался в темноту, рассыпался над близкой крышей, в приемнике сдержанно скорбел орган, и Ролан думал о том, что жизнь его сложилась удачно, как он и заслуживал. В комнате, где еще стояли запахи пищи, сгущались тени. Свет плафонов бил в потолок и не доходил до пола, стулья в чехлах чинно окружали стол, парадный хрусталь застенчиво поглядывал из серванта, и модные обои с тисненым рисунком как бы поглощали остатки света. Комната, совсем недавно заполненная людьми, остывала, выпрямлялись сиденья стульев, выветривалось дыхание.
Приемник умолк, старик вышел, Ролан не оглянулся. Он слышал осторожные, ловкие шаги жены за стеной. Там поскрипывали кровати, она стелила на ночь, щелкнул выключатель ночника в виде керосиновой лампы.
Лилась вода в ванной, стукнула дверца холодильника, из кухни вырвался успокоительно-бодрый голос диктора, сообщавшего прогноз погоды на завтра, за ним — звонкие и тягучие звуки курантов.
…Дом спал. Николаю Львовичу снилась его румяная, золотоволосая дочка: в том же самом синем сарафанчике, в котором снята была на пороге дачи много лет назад, стояла она у берега озера и махала желтыми скользкими кувшинками. Но вот ее лицо погасло, его заслонила невнятица сна, и старик проснулся. Сердце еще сжимала боль разлуки, и нечем было ее развеять. Он повернулся на бок, приготовясь к бессоннице. Перед ним, заслоняя синий сарафанчик, плыла только что оставленная комната. Зять, едва разделавшись со своим пнем, принялся выжигать то, что он называл картиной, — перекошенную волчью морду из мультика, а окончив, повесил это творение в простенке между сервантом и книжным шкафом, и Николай Львович то и дело смотрел туда — прямо-таки притягивает его эта уродливая доска! Любит зять деревяшки, да
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.
Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги
- Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
- Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
- Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
- Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика
