и его тогдашнее стремительное движение, чтобы поймать её.
— Спасибо, Синь, — сказала она мягко, и в её голосе не было ни капли высокомерия, только искренняя благодарность.
И её сердце сжалось от лёгкой, светлой радости. Он больше не был просто молчаливой, угрожающей тенью. Теперь он был… почти что другом. С ним можно было говорить. Он слушал. Он понимал. Неужели она наконец-то нашла к нему подход? Та ночь, та самая ночь, когда отчаяние и тоска по простому человеческому теплу заставили её обнять его… что-то в нём изменила. Сломала лёд, отделявший стража от госпожи.
Именно в этот миг, когда в воздухе витала хрупкая, едва зародившаяся связь, в сад торжественно вошёл императорский слуга в расшитом одеянии. Он склонился в почтительном поклоне, его лицо было непроницаемой маской.
— Ваше высочество, — его голос прозвучал церемонно и громко, нарушая умиротворённую атмосферу сада. Он опустился на одно колено и протянул шёлковый свиток с императорской печатью. — Донесение от его величества.
Не дожидаясь ответа, он развернул свиток и зачитал текст, его голос эхом разносился под сенью деревьев:
— «Её высочество, первую госпожу Тан Лань, ожидают в тронном зале завтра в час Лошади для высочайшей аудиенции».
Тишина, повисшая после этих слов, была гуще и тяжелее, чем прежде. Предчувствие беды, уже когтившее сердце Тан Лань, сжалось в тугой, ледяной узел. Внезапный вызов к императору… сразу после исчезновения служанки? Слишком много совпадений. Слишком много намёков на надвигающуюся бурю.
Лу Синь, стоявший рядом, не изменился в лице, но его взгляд стал острее, внимательнее, словно клинок, извлечённый из ножен. Он молча наблюдал за Тан Лань, готовый в любой миг снова стать её тенью — но на этот раз не просто стражем, а союзником в надвигающейся буре.
Тишину сада, ещё не успевшую сгуститься после императорского указа, разорвал отчаянный, срывающийся крик. Сяо Вэй, с торчащами волосами и искажённым от ужаса лицом, влетела в сад, спотыкаясь о подол платья.
— Госпожа! Госпожа! — её голос был хриплым, полным слёз. — Нашли! Цуй Хуа… нашли!
Тан Лань резко вскочила, сердце ёкнуло, предчувствуя худшее. По лицу Сяо Вэй было всё ясно.
— Где? — односложно бросила она, уже двигаясь к выходу из сада.
— У… у задней стены сада… возле старого колодца…
Тан Лань почти побежала, сжимая кулаки. Лу Синь беззвучно следовал за ней, его тень настигала и обгоняла её.
Тело лежало в неглубокой канаве у подножия старой, обледеневшей каменной лестницы, ведшей к заброшенному колодцу. Цуй Хуа была в своём простом служанском платье, и в подаренной Тан Лань шали, теперь промокшей и испачканной грязью. Голова её была неестественно вывернута, шея сломана. Рядом валялась разбитая деревянная корзина для белья, и несколько простых платьев Тан Лань, чистых и выстиранных, были раскиданы вокруг, промокшие и испачканные снежной жижей. Казалось, она несла бельё назад, после стирки или проветривания, поскользнулась на обледеневшей ступеньке и полетела вниз…
Но Тан Лань смотрела на мёртвое лицо Цуй Хуа. Глаза были закрыты, черты застыли в маске не столько боли, сколько глубочайшего изумления. Одна рука была сжата в кулак, словно в последний миг она за что-то ухватилась. На её запястье, почти незаметно, красовался тонкий, изящный синяк — как будто от чьих-то слишком крепких пальцев.
Тан Лань медленно опустилась на колени в снег, не чувствуя холода. Сердце сжалось в ледяной ком.
— Несчастный случай… — пробормотал кто-то из сбежавшихся слуг сдавленно.
— Слишком много «несчастных случаев» вокруг меня, — тихо, но чётко произнесла Тан Лань, поднимаясь. Её голос дрожал от сдержанной ярости. — Вызовите кого-нибудь из Бюро расследований столицы. Пусть осмотрят всё. Каждую ступеньку. Каждый камень.
Она отвернулась от тела, с трудом глотая ком в горле. Потом её взгляд упал на бледного, перепуганного старшего евнуха.
— И найдите матушку Цуй Хуа, — распорядилась она, и голос её внезапно смягчился, стал усталым и печальным. — Она говорила, что у неё где-то есть мать в городе. Выдайте ей… выдайте ей положенную компенсацию за потерю дочери. В двойном размере. Из моих личных средств.
Она посмотрела на бездыханное тело юной служанки, и в её глазах вспыхнула непреклонная решимость. Случайность? Нет. Это было предупреждение. И она его получила.
Глава 45
Тан Лань не покидала своих покоев весь вечер. Запертая в кружевной клетке из резных ширм и шёлковых занавесей, она отгородилась не столько от мира, сколько от самого своего дворца. Во-первых, до неё донеслись вести, что во дворец прибыл Шэнь Юй — тот самый надменный чиновник, чьи утончённые манеры вызывали у неё лишь раздражение, похожее на скрежет зубов. Видеть его сейчас она не имела ни малейшего желания.
Но главная причина была глубже и мрачнее. Тяжёлые, как свинцовые гири, мысли вновь принялись скрести в её сознании, выцарапывая тревожные узоры. Вот и нет одной из служанок… Цуй Хуа. Тихая, безропотная тень, стёртая с лица земли будто бы случайным капризом судьбы. Но Тан Лань знала цену таким «случайностям» в этих стенах.
И тогда её вновь настигло то самое видение. Яркое, обжигающее, как удар хлыста.
Тишину пронзает свист стали, и на неё, стремительная и безжалостная, несётся тень с клинком, острым как жало скорпиона. Она замирает, парализованная ужасом. И в этот миг перед ней возникает Сяо Вэй — хрупкая, испуганная, но с непоколебимой решимостью в широко раскрытых глазах. С криком: «Госпожа, нет!» — служанка раскидывает руки, подставляя свою спину под удар, предназначенный её хозяйке…
Тан Лань резко вдохнула, вынырнув из кошмара. В горле стоял ком, а по спине пробежал ледяной пот. Потерять Сяо Вэй… Мысль об этом была невыносимой. Это было бы не просто потерей служанки — это было бы отрезанием части её собственной души.
И видение ясно давало понять: в тот роковой миг рядом не будет ни Ван Широнга, ни Лу Синя. Не будет никого, кроме неё самой и той, что была готова умереть за неё.
Значит, защищаться придётся самой.
Иначе Сяо Вэй умрёт.
Она сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как дрожь от ужаса медленно, но верно сменяется холодной, стальной решимостью. Она смотрела в тёмное зеркало, где её отражение бледнело в сумерках, и в её глазах, обычно таких ясных, теперь горел снова знакомый огонь — огонь воли к выживанию.
Тень от гибели Цуй Хуа и тяжёлое предчувствие, навеянное видением, висели в покоях Тан Лань густым, нерассеивающимся туманом. После Сяо Вэй, погасившая лишние свечи, комната погрузилась в полумрак, нарушаемый лишь трепетным пламенем одной-единственной свечи. Воздух был наполнен ароматом сандала и тишиной, столь громкой,
