не оборачиваясь, поднялся на скамеечку и опять наклонился над обрабатываемой снарядной заготовкой. Мы с Никоновым пошли дальше. Но он все время оглядывался назад, на станок, за которым работал Андрей, потом вдруг остановился и, потянув меня за руку, сказал:
– Подождите, я сейчас вернусь.
И быстро зашагал к Андрею. Он взял его за плечо, наклонился к нему и, по-видимому, что-то сказав, вернулся к нам.
Никонов был сильно взволнован.
– Я давно знаю эту семью. В Ленинграде мы жили в одном доме, в одном подъезде. Собственно, от семьи-то он один и остался. Отец погиб на фронте, а мать вместе с дочкой нашли смерть при бомбардировке города, – глухо произнес Никонов. – Мы скрывали от Андрея эту трагедию, но он, видимо, уже все знает.
Я взглянул на Никонова. Лицо у него стало каким-то каменным, взгляд сосредоточенным, скулы выдались, а кожа на лбу собралась в глубокие складки.
Вплоть до цеха, где необходимо было монтировать пресс, мы шли молча. Зашли в контору начальника цеха, и я их познакомил. Небольшое помещение сразу заполнилось прибывшими с Никоновым людьми.
– Ну что вам объяснять сложившуюся в стране ситуацию. Вы и без меня все хорошо представляете. Немцы под Москвой. Нужны танки. Вы хорошо знаете, что ряд деталей танковой башни изготовляются штамповкой. Вы их сами штамповали. Без пресса их не изготовить. Фундамент под пресс уже забетонирован, но к монтажу пресса еще не приступили. Нам необходимо знать, знать точно, когда наш завод сможет начать поставку броневых танковых корпусов заводу, выпускающему готовые к бою танки. Другими словами, нам нужно знать, когда мы сможем начать работу по штамповке броневых деталей – без них, как вы знаете, танкового корпуса не изготовишь. Нам необходимо точно знать, когда будет смонтирован пресс.
Никонов, казалось, меня не слушал, а о чем-то напряженно думал, опустив голову. Когда я закончил свое краткое объяснение, он поднял голову и произнес:
– Оставьте нас одних минут на двадцать. Нам посоветоваться нужно с членами бригады.
Я вышел и направился в свою каморку, выделенную [251] мне в бытовых помещениях цеха, предназначенного для изготовления танковых корпусов.
Сколько же времени они будут его монтировать, думал я. Еще до войны мы, составляя графики монтажных работ такого типа прессов, устанавливали срок в четыре – шесть месяцев. Но у меня язык не поворачивался называть такие сроки теперь, в дни войны.
Что же все-таки скажут монтажники?
Через двадцать минут я вернулся в цех. Вся бригада вместе с Никоновым была на площадке около фундамента под пресс. Никонов, когда я подошел к нему, произнес:
– Распорядитесь, чтобы нам несколько лежаков поставили, вон там, что ли, в бытовках или около них. Спать не придется, отдыхать будем тогда, когда без сна невозможно будет выдержать – инструмента не удержишь, из рук вываливаться будет. Скажите также, чтобы еду из столовой нам тоже сюда доставляли, а то времени много терять будем – туда-сюда ходить. Если эти два условия выполните, то мы монтаж пресса закончим через семнадцать дней.
– Так что ли, товарищи? – спросил Никонов, обращаясь к бригаде.
– Так, так, – раздалось несколько голосов.
Я не верил своим ушам. Это выходило за пределы всех инженерных расчетов и сложившегося опыта. Я заявил, что все, что они просят, будет сделано.
– Ну, тогда нечего зря и время терять, надо приступать к монтажу.
На следующий день, когда я пришел на место монтажных работ, то увидел, что они идут полным ходом. Нигде и никогда ранее мне не приходилось видеть так интенсивно работающих людей. Мне казалось, что действует единый человеческий организм – так были согласованы движения и действия. Без слов, каким-то внутренним чутьем каждый понимал, что ему следует предпринимать.
Слышен был только время от времени лязг железа да звуки падающей детали или инструмента.
Ну, здесь дело пойдет. Оно в верных руках, подумал я. Теперь надо металл доставить. По телефону связался с Тевосяном и, сообщив ему о ситуации на заводе, сказал, что сегодня собираюсь вылетать на Магнитку.
– Распоряжение об обеспечении производства танков броневым листом Магнитогорский завод уже получил, – сказал мне Тевосян. – Они уже начали отливку слитков. [252]
Может только задержать прокатка их. Бронепрокатный стан только что на завод поступил. Теперь необходимо все силы бросить на монтаж его. Мы направили им в помощь крупных специалистов-проектировщиков из Гипромеза.
– Я знаю. Я встретил их в Свердловске. До Челябинска мы вместе летели.
Тевосян просил меня немедленно сообщить ему по приезде на Магнитку, как идет на заводе подготовка к производству броневой стали, и обещал со своей стороны оказать всю необходимую помощь.
…Магнитогорский завод я знал плохо, но, прибыв туда, встретил немало знакомых инженеров.
Некоторых я знал еще в студенческие годы, других – по Наркомату черной металлургии. На мой вопрос главному инженеру завода, как обстоит дело с производством броневой стали, он ответил:
– Начали катать листы, не дожидаясь пуска броне-прокатного стана.
– На чем же? – удивился я.
– На блюминге. Поставили гладкие валки и катаем.
– На блюминге? – переспросил я. – Никто в мире на блюмингах листовую сталь никогда не катал.
– Мы сами сомневались, – продолжал главный инженер. – Но что было делать. Танковым заводам уже сейчас нужен броневой лист, ждать, когда будет введен в действие бронепрокатный стан, они не могут. Фронту нужны танки не потом, а сейчас, уже сегодня. Пошли на риск. Надо же было находить выход из положения. Опыт удался. Получается. Хотя управлять станом и нелегко. Первые листы уже сегодня отправили к вам на завод.
От главного инженера завода я уходил взволнованный нахлынувшими воспоминаниями.
Всего девять лет назад, в 1932 г., я находился в Германии на заводе Круппа. У нас в то время с заводом был договор о технической помощи. По этому договору мы направляли наших металлургов на завод для изучения технологии производства. И вот тогда с одного из наших заводов приехали двое – инженер и мастер-прокатчик. На их заводе устанавливался блюминг, а специалистов, имевших опыт работы на таких станах, совершенно не было. Мне пришлось договариваться с мастерами крупповского завода об обучении нашего прокатчика работе на блюминге.
Вспомнилось, с какой робостью наш мастер подходил [253] к механизмам управления станом и как немец-мастер клал на его руку свою и объяснял, как следует вводить в действие стан. Ведь прошло всего каких-нибудь девять лет. И какие невероятные перемены! Люди, которые еще так недавно робели подходить к такому оборудованию, теперь не только овладели сложной техникой, но буквально потрясают своими
