сиденье.
Но Глеб все понял.
Как только такси остановилось у дома москвичей и из него стали выходить Ленусь, Мишуня и какая-то девка со стрижкой на лохматой рыжей голове, Глеб привстал и уронил свое шитье. Он замер, как кот перед прыжком, и стоял так, пока Лиза не повернула голову в его сторону и издалека, с расстояния ста метров, снова не увидела его, уже с отчаянием, буквально сдавливаемым в глубине груди.
Ленусь, схватив ее за рукав пуховика, затащила в калитку.
– Мать при смерти, а ты все пялишься на своего латыша.
– Ага… – засмеялся Мишуня.
Мать и отец действительно выглядели очень неважно, но не умирали. Они потихоньку топили печь, благо Глеб наколол им полный дровяник дров, и Нина Васильевна, разом потеряв нежную полноту, стала совсем нехороша собой. Григорьич держался и не унывал.
Ленусь верещала и ругалась на всю улицу. Она поливала мать и отца умопомрачительными и совсем не дочерними ругательствами, а родители, молча ссутулившись, виновато выслушивали ее. Она приказывала вырубить кур, отдать собаку и немедленно ехать домой.
– Мне на фиг не нужны эти проблемы, срываться к вам хрен знает куда! – орала Ленусь и сыпала руганью. – Вместо того чтобы тусоваться, сидеть тут, в этой долбанутой деревне, и ждать, когда вы соберетесь назад!
Лиза не знала, куда спрятаться в доме. На веранде было холодно, гараж тоже был еще без дверей, оставалось только бежать в лес. Но в лесу она могла встретить Глеба… И Лиза терпела эти летающие над головой топоры, хоть сама не знала, как это пережить и не сойти с ума.
Григорьич ходил плохо, опираясь на палку. Страшно кашлял и как-то один на один небрежно бросил Лизе:
– Твой-то вешался… Вынули его из петли. Дебил… конченый.
Лиза замолчала на несколько часов.
Ночью лежала с открытыми глазами на веранде, где включили обогревающую пластину «доброго тепла»[12], и ей было хорошо слышно, как у Лельки Глеб разговаривает пьяным голосом с Гапалом, ругается и старается смеяться.
Лиза была рядом, через стену от Лелькиного двора. Она могла бы еще выйти. Могла бы поговорить с ним. Но боялась, что родители и сестра снова начнут долго и мучительно вправлять ее в новое цельнометаллическое платье, застегивая титановые крючки на ее корсете. И что все равно ничего не изменится. И это сводило ее с ума.
* * *
Два дня они разруливали и утрясали ситуацию с возвращением в Москву. Лиза ждала, но никто, кроме мелких, не пришел поздороваться. Зимой тут была особая сонная жизнь, когда коровы не ходили в стадо, не было суеты с заготовкой кормов и огородами.
Красные калиновые кусты оживляли общую белизну, прорываемую черными штрихами веток. Лес спал, чуть покачивая стволами, и где-то слышались случайные перепархивания соек. Но праздники никто не отменял, тем более что святки отмечали все… Бабки, где они остались, пекли пироги и булки, молодежь перебегала из хаты в хату выпить и закусить.
Лиза знала, что сегодня Щедрый вечер и придут колядующие. Жиденькая сосенка стояла у родителей в углу. Они украсили ее конфетами, но выглядела она как-то трогательно и жалко. Им оказалась не под силу жизнь в деревне. Выглядели родители сами не ахти, как сосна в доме, под иконками, напечатанными на принтере. Мишуня съездил на машине Григорьича на рождественский базар в райцентр и раздобыл мяса. Ленусь плохо справлялась с ролью деревенской хозяйки, поэтому Нина Васильевна, превозмогая слабость, встала и начала готовить для гостей. И растопалась, расходилась… Лиза носила дрова, воду из колодца для самовара, играла с Бимом во дворе и слушала воздух и соседей.
Рядых управлялись по хозяйству, Дроныч и тетка Шкурка бранились и кололи дрова… Отченаш и Самуиловна тихо зимовали в своем большом доме. Мелкие носились по улице, бегали по лесу и скакали в желтые осыпи карьера. Но одеты все были в ватники, фуфайки, тулупчики и валенки, непривычно и серо.
Лелька не выходила из хаты, изредка поглядывая в окна. Она услышала, что к соседям приехала Ленусь, и не подходила даже близко к воротам. А накануне Рождества ее и Маринку увез на баню, в лес, сын арендатора.
Наладить коммуникацию с Глебом Лиза не могла. Степка не приходил, занятый хозяйством и дровами. Только однажды, случайно прогуливаясь с Ленусей мимо дома, Лиза увидела, как Глеб стоя правит телегой. Лошадь резко остановилась, а Глеб упал прямо ей под хвост, не удержавшись. Ленусь засмеялась. Лиза улыбнулась. Но слезы сдавили ей горло.
– Нашла по кому скучать, – надменно сказала Ленусь. – Настоящее чмо… Теперь-то ты видишь?
Лиза ушла в глубину дома, но там еще слишком живы были ее воспоминания, хоть мать и сделала перестановку.
* * *
Вечером Гапал, Корявый, Глеб и мелкие нарядились в вывернутые тулупы и дедовские драные кожушки, добытые с высот сенников и чердаков, намазали морды сажей и украденной у сестер помадой, нахлобучили на головы рваные шапки и, насунув на шест жестяную банку с хвостами из разноцветной ветоши, пошли по селу с мешком. Лиза услышала движение издалека. Степка, Макс и Чубайс долбили в бабкины печные заслоны кочергами и играли на кастрюлях. Они прошли мимо страшно веселой компанией и повалили к кордону, где, видимо, им всем налил лесник, и колядующие зависли там.
Обратным путем зашли в хату Дроныча, захватив Михана, которому вообще не надо было гримироваться, пошли к Рядых, и третьим адресом по улице значился дом москвичей.
– У них там злая телка в гостях, – сказал Степка, поминая Ленусь.
– Насрать! – крикнул Гапал, и ребята подвалили к хате.
Снегу было, как говорил Глеб, тильки-тильки, осенняя земля и зеленая трава. Со стороны москвичей летел дымок шашлыков, которые затеяли Мишуня и Ленусь. Лиза встрепенулась, услышав грохот на улице. Григорьич погреб открывать.
– Кого там принесло… – бухтел он, стесняясь Ленусь, которая ненавидела все эти пьяные обряды и традиции.
Открыв калитку, он отпрянул. Щедровщики-колядовщики ватагой ввалились во двор. Степка сразу побежал к порожку и сел на нем в виде курицы, напевая пискливым голоском:
Щедрик-ведрик, дайте вареник,
С полосочку – жита мисочку!
Со снопочку – цилу бочку,
Дай-ка мене ковбасу, я батьку понесу,
Дай-ка мене кишечку, я зьимо в затишечку!
А не дашь пирога, уведу быка за рога!
Колядын-колядын,
Я у батьки одын![13]
В это время толпа с жестяным Вифлеемом плясала на дворе вокруг невеселого Григорьича. Лиза выскочила в длинной шерстяной юбке, в шубке и валенках
