Помощничек! Да я бы и без него смог.
– Ну, она же созрела, ей нужен мужик.
– Что, тут нет мужиков? Нашла себе!
– А вы же ее увезли!
– Да если б мы ее оставили, она бы тут начала лазать! А он тоже хорош. Типа страдает. Типа заболел. И обратно к девкам. Как ни погляжу, с девками… зажигает. Да он даже успел там с какой-то уже роман закрутить. Говорят… А наша-то дура развесила уши…
– Она и начала… Ладно, с кем не бывает. Лох уже далеко… и все, ну его. Как мать?
Лиза, чтобы не услышали ее плача, уткнулась в подушку.
Григорьич и Ленусь через час разошлись по комнатам, изрядно накидавшись антоновского первака*. Лиза, лохматая, зареванная и отчаявшаяся, решила, что любовь – это зло. Это такое зло, которое убивает.
Она вышла на цыпочках в ночной коридор, пробралась в ванную и, умывшись, стала причесываться, глядя на свои кузнечиковые от слез глаза.
Как бы сейчас она обняла Глеба… В том царстве воды, леса, песка и солнца. Где ей больше не быть.
Было около часа ночи. Для Лизы время не позднее.
Она надела курточку, украла из кармана Григорьича сигарету с зажигалкой и неслышно вышла, притворив дверь.
Соседка с третьего этажа, Надя, сидела возле подъезда на лавочке, выгуливая пса Джоника.
Она была Лизиной ровесницей, но недавно вышла замуж.
– А, Лизавет… И тебе не спится?
Лиза трагически шмыгнула носом. Сейчас бы ей так хотелось поговорить.
– Батя твой приехал… Они что, собираются там в зиму оставаться?
– Не знаю пока. Наверное.
Надя кивнула на Джоника, лежащего огромным мохнатым телом на мокром асфальте у ее ног.
– А мы вот поругались с Валиком. Он снова руки стал распускать, урод. Лучше б я жила с мамой и папой, – и Надя покачала короткостриженой головой.
В это время дверь подъезда лязгнула, и в свету отобразилась тучная фигура Валика в трусах и майке.
– И долго еще… Твою мать… иди домой. Раз!
– Да пошел ты! – огрызнулась Надя.
– Два!
Надя приподнялась. Лохматый Джоник тоже.
– Три! – гаркнул Валик, и Надя вдруг оказалась рядом с ним и, опустив голову, пошла в подъезд, светящийся из темноты, как вход во ад.
Двери ударили. Лиза осталась на улице одна.
Далеко отходить она боялась, но все же пошла на проспект, где было живенько от неспящих машин.
Чтоб не намокнуть, Лиза взобралась с ногами на спинку лавки. Через запах угарного машинного газа пахло дубами.
Лиза посмотрела время. Час ночи. И эсэмэс от Фильки.
– Осень наступила и почти прошла, – писал он. – Прошла осенняя пора. А ты провалилась куда-то.
– Учеба у меня.
– И у меня тоже. Давай встретимся.
– Давай. Только ненадолго.
– Я еду, все!
– Ночь, а ты не спишь, – ответила Лиза.
– Я катаюсь.
– На чем это?
– У меня новая тачила.
– И где ты сейчас?
– На Якиманке.
Лиза вздохнула.
– Хочешь, приезжай. Я на проспекте, около дома.
Филька перенабрал.
– Лизка, я буду минут через десять. Только ты не сваливай никуда. Давай. Не сваливай, зая.
Лиза почувствовала, как волна тепла пробрала ее с ног до головы.
Она пошарила в кармане и достала сигарету. От огонька стало тепло и озорно.
«Я как чушка в этом костюме, – подумала Лиза. – Ну и пусть».
Филька приехал довольно быстро. Машина его издавала адский грохот благодаря роторному мотору и прокачанному глушаку.
Лиза увидела Фильку и слегка оробела, таким он ей показался большим, в куртке, с кудрями как у девушки. Филька поморщил курносый нос и притиснул Лизу к себе:
– А чо ты раньше не позвонила? Декабря дожидалась? Погнали в Крылатское.
– Я своим не сказала, что ушла.
– Да я тебя скоро верну. Они спят?
– Спят.
– Ну и пусть спят! Погнали.
Лиза пристегнулась, и у нее тут же заложило уши. Филька врубил «Арию» и рванул с места.
Машина, сотрясаясь от савбуфера, летела по Москве.
Лизу вжимало в кресло.
– Ты потише, я боюсь, – соврала она.
– Не паникуй, зая! Машина – ас. Водитель – зверь!
– Я любил и ненавидел! Но теперь душа пуста-а-а! – подпевал Филька Кипелову.
Лиза решила, что если сейчас они разобьются, то пусть будет так. И черт с ней, с жизнью.
Филька летел как на крыльях, поминутно отрываясь от руля, клал свою руку с белыми пальцами Лизе на макушку и скользил по шее до плеч, щекоча ее.
Лиза начала согреваться.
Филька остановился на светофоре и вдруг, наклонив ее голову рукой, притянул Лизу к себе за шею.
Его губы были теплыми. Теплыми, но чужими, очень чужими, но он все равно поцеловал Лизу, и она отпрянула, испугавшись.
Дальше им было ехать совсем недалеко. Он завез ее в холмы, где можно было смотреть из машины на Москву. Вся Москва от Останкино до центра была видна как на ладони.
Филька и Лиза зачарованно смотрели через лобовое стекло, потеющее дождевыми каплями.
– Как тебе, зашибись видосик?
– Да-а… Ничего.
– Скоро тут все застроят, а пока этот холм только наш. Твой и мой.
Лизу будто оцарапало.
– Давно тебя хотел сюда доставить.
– Ну вот… доставил…
– Сейчас я тебя в мое тайное место отвезу, – сказал Филька, запуская руку под Лизину курточку. – Ого… Ого, что тут выросло… пока я к тебе ехал…
Лиза покраснела и ударила его по ладони.
– Собрался везти, так вези, – сказала она.
Филька усмехнулся и включил медляк.
Лиза внезапно осознала, зачем он ее везет и куда. Что сейчас будет.
Филька припарковался на пустой парковке около неизвестной деревни.
За высоченными заборами белели хорошие дома.
Филька заглушил машину, и темнота охватила их, только в синем свете магнитолы было видно, что глаза Фильки блестят, как два огня.
– Иди… иди сюда, – сказал он тихо и, привычно уже ухватив Лизу, как-то плавно переместился на заднее сиденье. С ней вместе, с ее безвольным телом, с которого начал резво стаскивать одежду.
Лиза вдруг превратилась в испуганную куколку с негнущимися руками и ногами. Филька даже фыркнул.
– Ну что ты, зая, делаешь? – спросил он. – Какого черта ты такая… такая… деревянная?
– Отвези меня домой, – сказала Лиза. – А то я тебя посажу.
– Чего? – оторопел Филька, в темноте похожий на длинноволосую крупную бабу.
Лиза повторила.
Филька нашел свою футболку под ногами и, со злостью толкнув дверь, вышел на холод.
Мороза еще не было, но звезды в ясном небе мигали. Лиза застегнула куртку, нашла ботинки, которые Филька успел с нее стянуть, и, замерев, смотрела на его спину и дым от сигареты. Волосы Фильки локонами падали на красивые плечи, обтянутые футболкой.
Он
