и, споткнувшись о Степку, упала на него и засмеялась.
Гапал, увидав ее, подскочил и задрал ей юбку, Лиза отпрыгнула и бросила в толпу колядующих монетками и конфетами.
– Пийшлы с нами! – крикнул Корявый. – Иди, наряжайся!
В темноте было не видно, кто есть кто. Глеб себя не обнаруживал, держась за шест, словно тот не давал ему упасть. Лиза ворвалась в дом с визгом.
– Мама, я пойду поколядую!
Нина Васильевна хотела что-то сказать, но дверь распахнулась, и Степка петухом вбежал в хату.
– Щедрый вечер! Добрый вечер! – заверещал он и стал кувыркаться в своем разодранном кожушке через голову.
Ленусь и Мишуня замерли на пороге своей комнаты. Они думали, что их пришли убивать. Лиза тем временем, под топот, грохот заслонов и кастрюлек, визга и криков Гапала и Корявого, вывернула старую шубу, навязала на голову платок и, дождавшись, когда прекратится представление Степки и Макса и они уйдут из хаты с мандаринами и конфетами, снова обратилась к матери:
– Ну что, никто меня не узнает?
– Никто, – грустно вздохнула Нина Васильевна. – Только аккуратно и никуда в сторону. Ясно?
– Ясно!
Лиза выбежала следом за колядующими и поволоклась в валенках по мягкой земле.
Глеб шел впереди и нес свой жестяной Вифлеем. Остальные растянулись по улице. Дойдя до хаты Отченаша, они получили от Максимыча бутылку самогона, а от Самуиловны кружку домашнего вина, которое сразу же отдали Лизе, как единственной девчонке. У Мешковых им отсыпали крышеников* и семечек, Белопольские дали моченых яблок, и все время Лиза была на улице. Колядовать и заходить на порог можно было только мальчикам, таким мелким, как Степка, а так как Степка был один, то остальные бесились во дворах, если пускали. Лиза тащилась за ними по хатам, играла с мелкими, отнимая у них мешок, пела за Степкой щедровки и убегала от собак.
Все это время Глеб, намазанный сажей и Маринкиными красками, наблюдал за ней. Его как будто не было здесь. В толпе он не мог заговорить с ней, но глаз не спускал, а все ждал момента. У него все дрожало внутри, когда наряженная и чумазая, растрепанная Лиза кругами бегала за мелкими мимо.
– Що, щедривцы? А ну, пошли отсюда!
И дядька Пес спустил на них собаку. Пока бежали по липкой пахоте, Лиза потеряла галоши от валенок. У деда Тесленко, который не дал ничего, оторвали кусок палисадника и переставили его деду Савельичу, перегородив калитку. В колодец у Купочки бросили ведро, а возле Пухова дома натянули веревку под воротами и понарисовали на них угольками нецензурных выражений. Борману побили окошки летней кухни – тот ничего не дал. Когда ломились к Никанорше, та вышла с яблоками.
– О, и девка с вами! – разглядев в темноте Лизу, сказала бабка. – Ты чья же?!
– Это из Москвы, ты ее не знаешь! – крикнул Гапал.
– Виткиля? – опешила бабка.
– Из Москвы! Из Кремля! – гаркнул Гапал.
– А идите вы у сраку! Из Москвы! Иде мы, иде ваша Москва! – и обиженно ушла.
Ребята еще покружились по селу, на БАМе, у льдистых от падающей воды камней, поделили с руганью и ревом гостинцы и потащились домой, выпивая на обочине дороги.
Лизе было так хорошо, словно не было этих месяцев между сентябрем и январем. Она отхлебнула самогона и, осмелев еще больше, принялась подкалывать ребят. Махала юбкой, кружилась, пела какие-то матерные песни про доху и жучка, из того, что помнила еще с детства, и все валялись с нее пьяной…
Все, кроме Глеба, прижимающего шест к бедру. Помимо шеста, там еще висел и Тёма. И Тёма жег ему бочину.
«Сейчас, сейчас, – думал Глеб, – они все разойдутся, и мы поговорим».
Колядующие пошли по домам среди ночи. Подняв всех собак и переполошив хозяев, но счастливые и довольные, мелкие волокли мешок с «дарами», и Лиза шла, пританцовывая от самогона.
Гапал повернул на набережную к сестре, Корявый с Чубайсом пошли домой. Мелкие свалили в клуб, чтобы в кинобудке незаметно курнуть дури и наесться гостинцев. И по мере того как толпа теряла своих участников, Лиза мрачнела, и вместе с тем какое-то торжество поднималось в ее душе.
Глеб с мешком и шестом шел домой один. За ним, отставая шагов на десять, шла Лиза. Она шла, бросив руки, загребая промокшими валенками, и слезы отчего-то текли по ее улыбающемуся лицу. Не дойдя до Белопольских, у пустошки, Глеб тормознул и рывком воткнул шест в мягкую, раскисшую от оттепели землю.
Лиза остановилась.
Глеб стащил с плеча мешок и рукавом тулупа вытер вымазанное лицо. Наконец он осмелился взглянуть на Лизу. Темнота все равно не скрывала ее волнения: слезы блистали и через темноту.
Глеб сделал ей навстречу шаг. Она отступила. Он невольно положил руку на рукоять штык-ножа.
– Ну… и что мы будем делать? – спросил он глухо, не отводя немигающего взгляда.
Взгляд был страшен.
Лиза, замерев и содрогаясь, стояла на дороге.
– Скажи… Скажи мне честно… – повторил Глеб. – Чтоб я не мучился больше.
Лиза не могла ничего сказать. Она, судорожно трясясь, едва стояла на ногах. Глеб повернулся и побрел к кордону. Лиза пошагала за ним, еле таща валенки.
Дома свет горел только в городней комнате. Оттуда доносились слишком протяжные речи выпившей Ленуси, вычитывающей родителей.
Пройдя, как тени, мимо окон домов, мимо раскрашенных в разные цвета заборов, мимо Лельки и Дроныча, «дома свиданий» и дома лесника Клоуна, они остановились в потрескивающем от вчерашнего дождя лесу.
Как давно было то время, когда они бегали тут, еще другие – близкие и родные, и им казалось, что ничто не сможет разделить их. Глеб от какого-то изнеможения души подошел, опустился на колени и обхватил Лизины ноги, прижимаясь к ее животу. На ней была шубейка, юбка и материна кофта, но сквозь это все она слышала, как Глеба колотит озноб.
– Кузнечик… не надо, не надо, отпусти, все закончилось. У нас все закончилось.
– Вот я встал на колени. Если в этом была твоя цель, что я, мужчина, стою на коленях перед тобой… А могу ведь в один миг тебя сейчас убить. У меня и Тёма с собой. Одним ударом. И тебя, и меня. Тебе не страшно? Или ты меня сюда привела, чтобы я тут умер сам? Зачем мне такая жизнь?
– Ты не умрешь, Кузнечик. Ты переживешь и это, – прошептала Лиза, трогая его мокрое от слез лицо. – Ты сам этого хотел. Когда поцеловал меня возле Карамета, помнишь? Ты был пьян, а я помню это. Ты сам решил это начать. И начал, и
