в свинарники. Даже уйгурские песни переписывали во славу свиней»{347}. Культурные революционеры закрывали медресе, сжигали Кораны, запрещали носить местную одежду и насильно и на людях отрезали уйгурским женщинам длинные волосы. Неханьские интеллектуалы, религиозные деятели и опальные кадры подвергались аресту и публичным унижениям, или «сеансам борьбы», во время которых их заставляли есть свинину. Подобные нападки на ислам и местную культуру продолжались и в конце 1970-х годов, много лет спустя после окончания политических потрясений. Культурная революция имела катастрофические последствия для местных управленцев, потерявших даже и те немногие места в руководящих рядах, какие у них были. Помимо гибкого Азизи, в революционном комитете, созданном в 1968 году для восстановления порядка в Синьцзяне, почти не оказалось уйгуров. Национальность перестала иметь значение в политике.

Смерть Мао положила конец Культурной революции. В течение месяца руководство партии арестовало его главных последователей – «банду четырех», в которую входила и его вдова, – и постаралось дистанцироваться от политики предыдущего десятилетия. В 1978 году КПК избрала первым секретарем Дэна Сяопина, бывшего товарища Мао, дискредитированного во время Культурной революции. Дэн положил начало эпохе реформ, в ходе которой маятник качнулся обратно – в сторону умеренности в отношениях КНР с национальными меньшинствами. В мае 1978 года после более чем десятилетнего бездействия была восстановлена государственная комиссия по делам национальностей, основной орган, контролировавший реализацию национальной политики, и вопрос признания и учета различий постепенно вернулся к официальной риторике. Для Синьцзяна эпоха реформ открыла новые возможности. Репрессии против ислама прекратились, и в начале 1980-х годов государство даже профинансировало ремонт и реставрацию мечетей, которые пострадали во время Культурной революции{348}. Оно восстановило Китайскую исламскую ассоциацию, вновь разрешило мусульманское образование и даже оплатило обучение небольшого числа местных имамов в Китайском исламском институте в Пекине (некоторых даже отправляли в Египет){349}. Языковые права вновь оказались на повестке дня, и местные национальные культуры обрели новое пространство. 1980–1990-е годы, по-видимому, стали золотым веком современной уйгурской культуры, когда появились новые формы самовыражения, а уйгурским интеллектуалам удалось убедительно рассказать о прошлом своего народа.

Коммунистический режим создал уйгурские академические и культурные учреждения в начале 1950-х годов и поставил перед ними задачу стандартизации уйгурского языка, сбора и систематизации уйгурского фольклора и другого культурного наследия, а также создания академических трудов, соответствующих современной эпохе. Синьцзянский комитет по орфографической реформе разработал стандартную орфографию, основанную на реформированной арабской письменности, которая в Советском Союзе была введена в 1920-х годах. В 1956 году Пекин решил перевести все языки меньшинств на кириллицу, но, прежде чем в этом отношении было что-то предпринято, альянс с Советами подошел к концу, и предпочтение было отдано латинице. В 1957 году уйгурский и казахский языки перевели на латиницу, причем у латинских букв были те же значения, что и у недавно принятой транскрипции пиньинь для китайского языка. (Таким образом, буква q обозначала [ч], а x – [ш].) Переход происходил одновременно с Большим скачком, и любое инакомыслие было недопустимо. «Выступать против принятия новых систем письменности, основанных на Плане фонетической записи китайского языка (пиньинь), и против развития языков меньшинств наряду с китайским языком – значит выступать против социализма и коммунизма китайских народов, а выступать против реформы письменности языков меньшинств, основанной на Плане, – значит противостоять единству всех китайских национальностей и объединению родины», – писал Азизи в 1960 году{350}. Началась работа по сбору и сохранению культурного наследия Синьцзяна, наиболее важной частью которого стал корпус музыки мукам и соответствующих песен. Однако в хаосе Большого скачка и Культурной революции, когда уйгурских интеллектуалов в больших количествах увольняли с работы, подвергали публичному осуждению и зачастую арестовывали, эта культурная деятельность почти прекратилась. Весьма показательна судьба лингвиста Ибрагима Мути. Он опубликовал современное издание пятиязычного словаря XVIII века. В 1960 году его арестовали по обвинению в местном национализме, и он провел пятнадцать лет в тюрьме. Как только началась Культурная революция, его подвергли публичному осуждению и проводили с ним «сеансы борьбы», во время которых следователи роняли ему на голову тома его словаря{351}. Мути дожил до эпохи реформ, когда уйгурский академический мир восстановился.

Публикации на уйгурском языке ограничивались официальными газетами и журналами, художественную литературу печатали мало. Новая эра началась в 1978 году, когда стал издаваться ряд новых литературных и научных журналов, и с небольшим запозданием возник уйгурский роман. Уйгурскому языку снова присвоили статус официального. Латинский алфавит, введенный в 1957 году, так и не был внедрен в полной мере. Стремление к латинизации получило новый импульс в 1970 году, когда пыль немного улеглась. «Реформа уйгурских и казахских символов – это революция, которая ломает старое и создает новое, – провозгласил Азизи. – Это событие имеет большое практическое и далеко идущее историческое значение в политической и культурной жизни уйгурского и казахского народов»{352}. Однако новая письменность так и не прижилась, и в 1982 году проект свернули окончательно. К 1986 году ушли последние латинские символы. С тех пор в уйгурском и казахском языке используется модернизированная арабская вязь, которая, как отмечалось выше, впервые появилась в Советском Союзе в 1920-х годах. Это был во многом джадидский проект, разработанный в годы Гражданской войны в России. Арабская письменность Синьцзяна – малая часть наследия джадидизма, уцелевшая в XXI веке. Наряду с орфографической реформой началась разработка новой лексики и стандартизация грамматики. Как и другие проекты современных языковых реформ, литературный уйгурский язык был приближен к разговорному варианту, а диалекты региона Или вошли в основу современного стандартизированного языка. Таким образом, многие арабские и персидские слова заменились народными вариантами, тюркскими эквивалентами, а для новых в регионе объектов и понятий были созданы новые слова. Давление власти, стремящейся внедрить в новый словарный состав китайские заимствования, оказалось весьма нерезультативным. Уйгурские писатели впитали много русской лексики – в особенности, но не исключительно, в политической сфере – в межвоенные годы. Эту лексику китайские эквиваленты так и не вытеснили. На сегодняшний день в письменном уйгурском языке по-прежнему много заимствований из русского. (Например, в полном названии самого региона на уйгурском языке, Шинҗаң Уйғур автоном райони, два русских слова.)

Уйгурские интеллектуалы в 1980–1990-х годах обладали большей свободой действий, чем до или после того, и создали убедительно выглядящий нарратив об уйгурской нации, которая непрерывно существовала в Синьцзяне на протяжении веков. Основным средством выражения этой идентичности стал исторический роман, который пережил бум популярности в 1980–1990-х годах. Как и в брежневский период в советской Центральной Азии, романисты могли писать более свободно, чем историки, и такие писатели, как Абдурахим Откур, Сайфутдин Азизи и Абдували Эли, разворачивали перед читателем панорамы уйгурской истории. Благодаря исследованиям этнографов и музыковедов сформировался пантеон национальных культурных героев, которых все уйгуры могли считать своими. В него вошли такие личности, как Сатук Богра-хан, караханидский принц Кашгара X века и первый тюркский правитель, принявший ислам; Юсуф Хасс Хаджиб, поэт и писатель XI века, чья поэма «Благодатное знание» была одним из первых письменных произведений на тюркском языке; его современник Махмуд аль-Кашгари, лексикограф, составивший первый сборник тюркских наречий (на арабском языке); Аманниса Хан, наложница правителя Яркенда XVI века, которой приписывают сборник «Двенадцать уйгурских мукамов». Все эти деятели жили и работали в Восточном Туркестане, и само их существование подтверждает претензии уйгурского народа на территории Синьцзяна. Таким образом, уйгурское видение собственной истории фундаментально расходится с представлениями китайского государства. Такие истории служили скрытым опровержением официальных заявлений правительства, в которых говорилось, что Синьцзян издревле был частью Китая.

Подобная работа по созданию канона практически в точности напоминает то, чего добилась интеллигенция советских республик в послесталинский период. Однако советскую интеллигенцию поддерживали уверенные в себе национальные политические элиты, укоренившиеся в советских институтах и партии. У уйгурских элит было гораздо меньше возможностей для маневра. Карьера Азизи демонстрирует эту разницу со всей ее спецификой. Азизи родился в богатой уйгурской семье в 1915 году и был одним из «ташкентцев», когорты уйгурской молодежи, получившей образование в Узбекистане в 1930-х годах. Он был министром

1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий