6 чарочек к 26‑му[674]. Прощай, мой милый дорогой Георгий, крепко обнимаю тебя. Знай, что ты постоянно в моих мыслях и молитвах! Христос с тобою!
Твой Ники.
Королеве Виктории
1/13 февраля 1895.
Санкт-Петербург.
Моя дорогая Бабушка!
Мне стыдно, что я так долго не писал Вам и не благодарил за два Ваших милых письма, доставившие мне такое счастье.
Не могу высказать Вам, как порадовало меня прибытие депутации «Серых Шотландцев» и как я был горд и рад принять их в красивом мундире этого полка. Они преподнесли мне от всех офицеров полка прелестную картину, представляющую сцену смотра в Олдершоте, который, надеюсь, когда-нибудь произойдет в действительности. Я хочу сказать, что смогу когда-нибудь промаршировать перед Вами во главе моих «Серых Шотландцев»! В полковнике Уилби и двух других офицерах я нашел особенно приятных товарищей и рад сказать Вам, дражайшая Бабушка, что здесь их очень сердечно принимали в разных гвардейских полках! Сейчас они в Москве, вернутся в пятницу, когда мы даем обед в их честь, а в субботу собираются уехать.
Прошу Вас не тревожиться о том, что я слишком перегружаю себя – я слишком хорошо знаю, как плохо и опасно это может быть, а, кроме того, моя добрая Аликс никогда не позволит мне так поступать!
Смерть бедного старика Гирса[675] стала суровым испытанием для меня и заставила искать достойного преемника ему. Долго обдумав это и обсудив с моей Матушкой, мы вместе пришли к заключению, что никого, кроме старого г. Стааля[676], нет. Я очень сожалею, что вынужден буду отозвать его с поста нашего представителя при Вас, но, с другой стороны, уверен, что в качестве нового министра иностранных дел он еще сильнее укрепит чувства взаимной искренней дружбы между Англией и Россией.
Мы посылаем Вам маленький сувенир с нашей свадьбы, дражайшая Бабушка, и сожалеем только, что он не был готов вовремя и мы не могли прислать его к Рождеству.
У нас уже две недели очень холодно и масса снега, на котором было бы хорошо кататься на санках и лыжах, если бы не мороз. Меня радует, что милая Аликс не чувствует себя хуже в эту первую зиму на севере! Мы прекрасно провели время вдвоем в Царском, но, увы, это было так коротко. Мы надеялись скоро снова поехать туда, но так как дорогая Мамá останется совсем одна, после того, как тетя Аликс все время была с ней, мы не можем рискнуть оставить ее только на Мишу и Ольгу!
Как убийственно грустно это ужасное несчастье с «Эльбой»! Надеюсь, что сэр Генри Понсонби[677] чувствует себя удовлетворительно, хотя в газетах сообщают, что он поправляется медленно. Я уверен, что Вы должны быть довольны приездом к вам тети Вики[678].
Теперь, дражайшая Бабушка, я должен закончить это послание. Аликс шлет Вам свою нежнейшую любовь.
С сердечной благодарностью за Ваши дорогие письма остаюсь, дорогая Бабушка, Ваш преданнейший и любящий внук
Ники.
Императрице Марии Федоровне
21 марта 1895 года.
Царское Село.
Моя милая дорогая Мамá!
Мне так совестно, что я еще не ответил на твое милое письмо, но ты сама знаешь, что я едва успеваю кончать бумаги к вечеру, а ночью работать нехорошо! Аликс приучила меня ложиться рано; здесь в Царском мы идем в постель в половине 12‑го. Сердечно тебя благодарю, милая Мамá, за совет взять Палена; но, к несчастью, как ты сама того боялась, так и случилось: я уже раньше получения твоего письма говорил и Рихтеру и Дурново о назначении Сипягина и он знает об этом[679]. Конечно, Сипягин со временем будет Министром внутренних дел, но, по крайней мере, именно такой свежий человек в начале новой Комиссии прошений как раз на месте. Рихтер теперь уже радуется, что на Пасху у него свалится эта обуза с плеч!
Воронцов каждый раз спрашивает у меня список наград придворных чинов – и я не знаю больше, что ему отвечать, потому что я не хочу, чтобы он знал, что я ожидаю твоего приезда. Боюсь, что придется ему все-таки вернуть список до твоего возвращения!
Почти каждый день к завтраку у нас бывает кто-нибудь из семейства, так что даже тут мы очень мало видимся вдвоем за едой, а это очень скучно, потому что бедную Аликс все продолжает тошнить (вчера 4 раза), отчего она чувствует себя слабою и очень изводится своим состоянием. Завтра мы питаем Вердера[680] и оба боимся за этот обед именно по этой причине. Но теперь все знают – это так скучно – дяди обнимали меня; все это трогательно и прекрасно, но слишком рано![681] Погода стоит отличная, и снег, в особенности на дорогах, начинает быстро стаивать. Но кататься в санях в Павловск еще можно.
Миша раз телеграфировал из Гатчины, что убил первого своего медведя и потом кончено.
От души поздравляю тебя, моя дорогая Мамá, с рождением Ксении! Аликс тебя много и крепко целует. Нежно обнимаю тебя, моя душка Мамá. Храни тебя Господь!
Всем сердцем тебя любящий
Ники.
Великому князю Сергею Александровичу
10 апреля 1895 года.
Аничков дворец.
С.-Петербург.
Милый дядя Сергей!
Во-первых, мне следует от души поблагодарить тебя за твое письмо, но тебе известно, как у меня занято почти все время, и потому, вероятно, простишь мою невежливость. Хотя я знаю, что незабвенный дорогой Папá, даже среди своих трудов, всегда отвечал на получаемые им письма, так что для меня это же количество работ не должно бы служить предлогом. Но… я так недавно женился, еще на днях вкусил начало блаженства на земле – совместной жизни с горячо любимым существом – удивительно ли, что те два или три свободных часа, какие мне остается в течение дня я их всецело посвящаю душке-жене!
Иногда, я должен сознаться, слезы навертываются на глаза при мысли о том, какою спокойною чудною жизнь могла быть для меня еще много лет, если бы не 20 октября! Но эти слезы показывают слабость человеческую, это слезы сожаления над самим собою, и я стараюсь как можно скорее их прогнать и нести безропотно свое тяжелое и ответственное служение России.
В Царском все-таки легче, там мы больше вдвоем, и заниматься лучше. Надеюсь, что через три дня туда удастся перебраться на всю весну.
Теперь только перехожу к самому главному, так сказать, к предлогу: почему я тебе пишу. Сегодня вернулся из Москвы Павел, который мне передал твою просьбу. Я ничего не
