В эпоху реформ этот поток обратился вспять, поскольку многие китайцы, которых переселили в провинцию насильно, вернулись в коренной Китай. К 1990 году доля ханьцев в населении сократилась до 37,5 %, а официальные прогнозы того времени предсказывали снижение до 25 % к 2030 году{393}. С этого момента, чтобы опять привлечь ханьских мигрантов в Синьцзян, государство стало прибегать к новым стимулам: праву собственности, налоговым льготам и предоставлению гарантий трудоустройства. Логика проста: если Китай – единое многонациональное государство, то все его граждане обладают равными правами на всю его территорию. У уйгуров, например, не больше прав на Синьцзян, чем, скажем, у ханьцев из Хайнаня, а правительство Китая может переселять людей без учета их национальности. Переселение ханьцев в Синьцзян возобновилось после затишья в 1980-х годах и с тех пор продолжается (рис. 22.2). В любом случае в результатах переписи масштабы присутствия ханьцев в регионе занижены, поскольку она не учитывает ни военнослужащих, дислоцированных в регионе, ни «плавающее население» – сотни тысяч людей, которые проживают не там, где зарегистрированы (хукоу){394}.

Рис. 22.2. Демографические изменения в Синьцзяне начиная с 1949 года

Источники: Приблизительная оценка на 1949 год: James A. Millward, Eurasian Crossroads: A History of Xinjiang (New York: Columbia University Press, 2007), 306–307; 1953: Michael Freeberne, "Demographic and Economic Changes in the Sinkiang Uighur Autonomous Region," Population Studies 20 (1966): 108; 1964 and 1982: Stanley W. Toops, "The Demography of Xinjiang," in Xinjiang: China's Muslim Borderland, ed. S. Frederick Starr (Armonk, New York: M. E. Sharpe, 2004), 246); цифры за каждые два года, 1950–1976: Ren Qiang and Yuan Xin, "Impacts of Migration to Xinjiang since the 1950s," in China's Minorities on the Move: Selected Case Studies, ed. Robyn Iredale et al. (London: Taylor and Francis, 2003), 91–92; остальные годы: Xinjiang Statistical Yearbook 2017 (Beijing: China Statistics Press, 2017), table 3–8

Ханьцы распределены по Синьцзяну неравномерно. Провинцию можно поделить на три зоны. Первая – северная (Джунгарский бассейн, где исторически сложилось, что коренное население вело кочевой образ жизни) – долго привлекала ханьцев. По сути, Урумчи, столица Синьцзяна, – это китайский город с уйгурским кварталом, и здесь есть районы, где ханьцы составляют подавляющее большинство населения. Например, город Шихэцзы, основанный как бинтуаньская база в 1950-х годах, более чем на 90 % населен ханьцами. Вторая зона – восточная – включает в себя оазисы Кумул и Турфан, имеет самую протяженную границу с собственно Китаем и многочисленное ханьское население. Третья – южная, то есть Алтышар и его старые города, – настоящее сердце уйгурской земли, по-прежнему остающееся в основном уйгурским регионом. Ханьские поселенцы на юге в основном проживают в городах, и даже там они составляют меньшинство, пусть даже обладают политической и экономической властью. Конечно, есть и исключения. Население города Корла, центра новой нефтяной промышленности в Синьцзяне, на две трети состоит из ханьцев, которые доминируют в этой отрасли. Как и русские в советской Центральной Азии, ханьские иммигранты в Синьцзяне привозят с собой свой язык и культуру. Они никогда не испытывали необходимости, не говоря уже о желании, изучать какой бы то ни было местный язык. Вместо этого они оправдывают свое присутствие в Синьцзяне с помощью ряда героических нарративов: они-де отстраивают Синьцзян, приобщают его и его отсталые народы к современной цивилизации и обеспечивают стабильность в регионе, имеющем для родины стратегическое значение{395}.

Как и следовало ожидать, прекращение политики миньцзу не приветствовали ни уйгуры, ни другие коренные жители Синьцзяна. Как мы уже видели, уйгуры, в частности, всегда скептически относились к режиму КПК. Постепенное лишение миньцзу прав, и без того довольно ограниченных, вызывало недовольство, которое изредка выплескивалось в эпизоды насилия, но под крышкой бурлило всегда, как мы еще увидим это в главе 23.

Накануне своего избрания президентом независимого Узбекистана в декабре 1991 года Ислам Каримов пережил неприятное происшествие. В городе Наманган группа под названием «Адолат» («Справедливость») потребовала, чтобы он встретился во время предвыборной кампании с ее членами. «Адолат» был одним из множества неформальных объединений, возникших в эпоху перестройки. Отчасти это была политическая организация, отчасти – сообщество бдительных миротворцев, которые, как сообщается, помогали местной полиции поддерживать в городе порядок. На встрече с лидерами группы Каримов оказался среди большого скопления людей, которые предъявили ему длинный перечень требований, от непосредственных и конкретных до далеко идущих и абстрактных. Так, члены «Адолата» хотели превратить здание, где размещался городской комитет Коммунистической партии, в исламский центр, узаконить исламские партии, а Узбекистан объявить исламским государством. Каримов пытался отделаться какими-то отговорками. В это же время в соседнем Таджикистане крупным игроком на политической арене стала Партия исламского возрождения, которая сыграла свою роль в гражданской войне. В свете всех этих событий исламская угроза прочно закрепилась в повестке безопасности региона сразу же после обретения независимости.

Новая Центральная Азия появилась на мировой арене в тот момент, когда ислам пришел на смену коммунизму как новая идеологическая угроза установившемуся мировому порядку. Близость к Афганистану, эпицентру джихадистской активности в мире, сделала страх перед радикальным исламом вполне обоснованным для пяти новых республик. В этом вопросе сошлись интересы многих сторон: политических элит Центральной Азии, их китайских коллег, лидеров постсоветской России и западных наблюдателей – у всех были причины опасаться радикального ислама. Позицию центральноазиатских элит легко понять. Как люди советские, они полагали саму идею вмешательства религии в политику неестественной. Они питали отвращение ко всякой оппозиции, однако оппозиция, выраженная в религиозных терминах, казалась им отвратительной особенно. Китайские лидеры придерживались тех же взглядов. Позицию западных держав объяснить немного сложнее. До 1989 года, пока советские войска находились в Афганистане, на Западе была широко распространена поддержка афганских моджахедов. Теперь, менее чем через три года после вывода советских войск из Афганистана, взгляды эти поменялись. Ислам быстро превратился для многих в нового идеологического врага. Одно дело, когда ислам угрожал Советскому Союзу, но совсем другое – когда он угрожает постсоветскому порядку. Мусульмане Советского Союза не создавали государству особых проблем, но когда, в постсоветскую эпоху, они выдвинули свои требования, то обнаружили, что им не рады.

Как бы там ни было, «Адолат» и его активисты оказались в религиозном ландшафте постсоветской Центральной Азии изгоями. Возрождение ислама в горбачевскую эпоху было в первую очередь связано с возрождением моральных и духовных ценностей, восстановлением исламского образования, знаний и ритуальных практик, которые были забыты на протяжении жизни трех предыдущих поколений. Подавляющее большинство жителей Центральной Азии считали отсутствие ислама в общественной сфере нормальным и естественным, а возвращение к религии было вопросом восстановления традиционных ценностей. Однако государства Центральной Азии проявляли низкую терпимость к оппозиции и еще меньшую – к исламскому дискурсу в общественной жизни. Каримов изгнал «Адолат» из страны и развернул кампанию против «религиозного экстремизма». Активисты «Адолата» оказались в Афганистане, где еще больше радикализовались и создали джихадистскую организацию под названием «Исламское движение Узбекистана» с целью свержения Каримова и создания в Узбекистане исламского государства. Вероятно, именно это движение стоит за взрывами в Ташкенте 16 февраля 1999 года, в результате которых погибли шестнадцать человек и был поврежден ряд правительственных зданий. Несколько месяцев спустя вооруженная банда участников этого движения проникла в Баткенский район Киргизии из Таджикистана и захватила несколько заложников. Повстанцы потребовали выкуп и пропуск на территорию Узбекистана, где намеревались вести джихад против «тиранического правительства Узбекистана и его марионеток Ислама Каримова и его приспешников». Повстанцы получили выкуп и ушли, а на следующее лето вернулись. В плане захватов территории или количества жертв многого они не добились, однако сформировали повестку в области безопасности в регионе{396}.

Затем последовали события 11 сентября и глобальная война против терроризма, в ходе которой мировая политика стала черпать понятия из нового словаря. Противостояние терроризму и религиозному экстремизму отныне сделалось универсальным языком для защиты своей позиции на стороне Разума, Просвещения и Секуляризации. Теперь борьба с терроризмом обеспечивает прекрасное алиби для репрессий несогласных при авторитарных режимах. Режимы Центральной Азии этот новый язык с готовностью приняли, как и китайское правительство. После трагедии 11 сентября они используют обвинения в терроризме и экстремизме как повод для преследования своих противников

1 ... 94 95 96 97 98 99 100 101 102 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий