при этом отнюдь не походил на страдающего от похмелья, хотя его вчерашняя выходка потрясла даже Штанцлера. Можно презирать короля, но нельзя заявлять об этом гонцам и слугам, не понимать этого Алва не мог, но что у трезвого на уме… Кардинал охотно высказал бы маршалу все, что о нем думает, но ограничился холодным кивком. Кэналлиец небрежно поклонился в ответ, изящным жестом придержав шпагу, сел между Приддом и Килеаном и что-то весело сказал последнему. Людвига передернуло. Рокэ неисправим, но сейчас не до его фортелей. Начавшуюся войну Талиг выиграет или проиграет не сталью, а золотом и чернилами.
Зашипели, готовясь пробить, часы, и с первым ударом распахнулись огромные двери черного дерева, украшенные вызолоченными накладками в виде остро отточенных мечей. Грянули фанфары, в Триумфальный зал вступила королевская чета, и Лучшие Люди встали, приветствуя их величеств.
Король был в черном и белом, королева в белом и черном, он казался взволнованным, она – испуганной и печальной. Любопытно, Катарина уже переговорила с братьями или еще нет? Впрочем, сейчас кардинала больше занимал Фердинанд Оллар. Сильвестр двадцать с лишним лет отучал дуралея от государственных посиделок и отучил, но война есть война, а король есть король, даже если он не правит, а лишь сидит на троне. По Кодексу Франциска его величество должен вести Совет Меча и в завершение оного подписать соответствующий манифест.
Манифест подготовили еще вчера, каждая строчка была тщательно выверена, но Дорак свято следовал форме, по своему усмотрению распоряжаясь содержанием. Фердинанду придется выслушать Лучших Людей и лишь после этого поставить под документом свою закорючку.
Вечером его высокопреосвященство долго объяснял его величеству, что, когда и как говорить, и тот как будто бы запомнил. Кардинал в который раз со злым восхищением взглянул на портрет первого из Олларов, по милости которого кардинал Талига на Совете Меча обречен на молчание. Марагонец исходил из того, что король – все, кардинал – ничто, теперь роли поменялись, так что старый обычай придется ломать. Разумеется, не сейчас, а после войны, когда все успокоятся.
Фердинанд подвел Катарину к высокому креслу, подождал, пока та сядет, тяжело опустился рядом и с придыханием произнес заученные слова:
– Садитесь, господа. Мы собрали Совет Меча, чтобы выслушать и обсудить новости из Варасты. Господин кансилльер, доведите все, что вам известно, до Лучших Людей Талига.
Штанцлер вышел вперед, его лицо было недовольным, в руке он держал какие-то бумаги. А выглядит Август неважно, может, если подождать, сам умрет? Сколько же старому пройдохе лет? Фок Варзов старше кансилльера года на три, но маршал – стальной клинок, а Штанцлер – подушка для булавок, хотя злорадствовать не приходилось: собираясь на совет, Сильвестр вдосталь налюбовался на собственное отражение, пытаясь с помощью аптекарских штучек скрыть бледность и темные круги под глазами. Нужно больше спать, пить меньше шадди и забыть о глупостях вроде пропавшего Арамоны и спятившего астролога. Штанцлера он переживет, хотя это потребует некоторых усилий, но сперва дождемся новостей из Агариса. Любопытно, огорчится кансилльер, узнав о смерти Альдо Ракана, или обрадуется? Скорее всего, обрадуется и постарается подтянуть к себе сторонников агарисского красавчика. Тут, если не промахнуться, можно накрыть всех разом, а пока пусть читает свою бумагу.
– Мой король, – экий ты проникновенный, с таким голосом в священники идти, а не коронами играть, – моя королева, ваше высокопреосвященство, господа. Мы получили весьма неутешительные известия из Вара́сты. Бирисские вожди совершили ряд набегов…
Что именно совершили бириссцы, Сильвестр узнал еще позавчера. «Барсы» дождались конца сева и прыгнули. В первую ночь погибли две деревни, во вторую – четыре, в третью – еще три. Бириссцы появлялись из ниоткуда, и они не грабили, а жгли и убивали. Слухи о том, что седые дикари сотворили с соседями, распространялись, как степной пожар, вынуждая крестьян бросать дома и засеянные поля, колоть скот и бежать. Губернатор Варасты доносил, что на одно разоренное село уже сейчас приходится три, если не пять покинутых, и это только начало.
Толпы голодных на дорогах, страх, отчаяние, злоба на власти, которые не могут защитить… Из этих семян к зиме вырастет неплохой бунт. Конечно, его подавят, но сколько на это уйдет сил и средств! Уже сейчас очевидно, что своего хлеба не хватит. Зерно придется закупать втридорога, причем, самое малое, года два.
С бирисской заразой можно покончить лишь одним способом – оставить Варасту и укрепить западный берег Расса́нны, превратив восточный в пустыню. Бириссцы не пашут и не сеют, а только грабят, они не смогут ничего взять с разоренной провинции, и им не прорваться через широкую многоводную реку, особенно если ее берега как следует охранять. Между Саграннскими горами и Расса́нной вновь лягут дикие земли, но это лучше затяжной драки, которая сожрет груды золота и тысячи жизней. Если загнил палец, его отрезают, чтобы спасти руку, а когда загнивает рука, нужно отрезать и ее, чтобы спасти жизнь. Налоги, конечно, придется поднять. Хлеб – хлебом, армия – армией, но надо и холтийскому кану заплатить. Пусть Кульбабе́ накормит лошадей в кагетских садах, тогда бириссцы повернутся к Варасте спиной и бросятся спасать своего Адгемара.
Старый лис, без сомнения, знает, что творят его союзнички, вопрос в том, сам ли Адгемар спустил их с цепи, или (разумеется, с его согласия) это сделал кто-то другой.
Кто-то… выбор невелик. Дриксен, Гайифа, Агарис… У остальных просто не хватит денег.
– Мы, узнав о нападении, пожелали видеть посла брата нашего Адгемара Кагетского, – внезапно перебил кансилльера Фердинанд, которого никто не уполномочивал никого вызывать. Дело короля – выслушать доклад и предложить говорить Лучшим Людям.
Штанцлер поклонился.
– Посол королевства Кагета казарон Бурра́з-ло-Ваухса́р из рода Гурпота́й ждет за дверью. С ним, по праву Золотого Договора[106], посол Гайифской империи конхе́ссер[107] Маркус Гамбри́н.
– Мы желаем с ними говорить. Пусть войдут.
2
Посол был красив и значителен – кагеты по праву считались красивым народом. Рядом со статным Бурразом похожий на худосочный грибок гайифец казался еще плюгавей, однако его присутствие говорило о многом.
Гайифа была давнишней соперницей Талига. После Двадцатилетней войны, в которой предок Рокэ изрядно ощипал имперского павлина[108], Пао́на избегала прямых столкновений, предпочитая загребать жар чужими руками. Талиг жил, воюя если не на западе, то на севере, теперь загорелась и южная граница. Сильвестр больше не сомневался, что благодарить за это следует его величество Диви́на Восьмого.
Конхессер Маркус изобразил наивежливейший поклон и занял место на посольской скамье, напротив Лучших Людей, среди которых,
