делам Верховного суда утвердила Обвинительное заключение, в котором перечислялись преступления патриарха и привлекаемых вместе с ним митрополитов Арсения и Никандра, а также П.В. Гурьева: контрреволюционная деятельность, неисполнение декретов советской власти и возбуждение населения к массовым волнениям с использованием религиозных предрассудков масс. 19 апреля утвержденное Обвинительное заключение предъявляется Тихону, и он переводится из Донского монастыря во Внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке, где уже находились его «подельники»[391]. Начало судебного слушания было назначено на 24 апреля.
Выписка из протокола № 62 заседания Политбюро ЦК РКП(б). 21 апреля 1923
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 331. Л. 13]
Но в очередной раз суд был вновь отложен, теперь уже по предложению Ф.Э. Дзержинского, писавшего в записке в Политбюро: «Полагаю, что необходимо отложить процесс Тихона в связи с разгаром агитации за границей (дело Буткевича) и необходимостью более тщательно подготовить процесс»[392]. А 23 апреля в Верховный Суд поступило заявление Московского губернского прокурора о привлечении к «делу» патриарха Тихона нового обвиняемого – епископа Коломенского Феодосия (Ганецкого) [393]. И потому все «дело» было отправлено на доследование: предположительно, процесс откладывался на месяц.
Ситуация, складывавшаяся вокруг процесса над патриархом Тихоном, в партийном и государственном аппарате воспринималась неоднозначно. Большинство склонялось к тому, что собранных «улик» и «доказательств» достаточно и для начала процесса, и для осуждения патриарха. Такую позицию отстаивала, в частности, Антирелигиозная комиссия. Ярославский и его единомышленники выдвинули идею проведения до начала судебного процесса Обновленческого собора. Он, по их мнению, должен был осудить «контрреволюционную деятельность» Тихона, отстранить его от руководства церковью и лишить сана. Добавим, что, вступив в «контакт» с обновленцами, эта часть партийно-советских работников оказалась под прессингом обновленческих лидеров, которые призывали не только к суровому наказанию Тихона как «контрреволюционера», но и стремились руками государства расчистить себе путь к церковной власти.
Но были среди партийно-советских лидеров и те, кто, не отрицая «виновности» Тихона, все же выступали против вынесения патриарху смертного приговора. Один из них – нарком иностранных дел Г.В. Чичерин. В письме И. В. Сталину (10 апреля 1923 г.) нарком прямо указывал на тот негативный эффект, который в странах Запада уже вызвала казнь католического прелата Буткевича по обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей из костелов, и предупреждал о возможных негативных внешнеполитических последствиях при вынесении Тихону смертного приговора. «Одним словом, – писал нарком, – вынесение смертного приговора в деле Тихона еще гораздо больше ухудшит наше международное положение во всех отношениях. Выносить же смертный приговор и потом отменять его, как будто под давлением других государств, для нас крайне невыгодно и создает в высшей степени тяжелое впечатление»[394].
Нарком иностранных дел СССР Г.В. Чичерин. 1920-е
[Из открытых источников]
Политбюро, рассматривая на своем заседании 12 апреля 1923 г. письмо Г.В. Чичерина, не приняло доводы наркома. Более того, оно постановило максимально активно готовиться к суду над патриархом Тихоном и широко вести пропагандистскую деятельность.
Но все же нельзя было не учитывать складывавшееся неблагоприятное мнение зарубежных политических и общественных сил о процессе над Тихоном, как и многочисленные обращения, телеграммы и запросы иностранных общественных и религиозных организаций и деятелей в его защиту. Немаловажно было и то, что среди рядовых верующих и приходского духовенства, как отмечалось даже в оперативных сводках ГПУ, «большинство относится сочувственно к Тихону» [395].
Постановление Политбюро ЦК РПК(б) по предложению Г.В. Чичерина не применять в отношении патриарха Тихона высшую меру наказания – расстрел. 12 апреля 1923
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 330. Л. 5–5 об.]
…В середине дня 8 мая 1923 г. во Внутренней тюрьме ГПУ царило оживление. В коридоре перед дверями одной из камер собрались охранники, представители тюремного ведомства, VI отделения ГПУ и Верховного суда РСФСР.
Лидеры обновленческого движения. Слева направо: протоиерей В. Красницкий, обновленческий митрополит Петр (Блинов), обновленческий архиепископ Антонин (Грановский). 1923
[Из открытых источников]
Неожиданно для узника кто-то повернул ключ, и дверь распахнулась… На пороге стоял Е.А. Тучков.
– Гражданин Беллавин! В связи с постановлением Поместного собора о лишении вас сана патриарха Вам надлежит встретиться с комиссией Собора.
– Что же, здесь? – Патриарх повел рукой вглубь камеры… – Где же я смогу это сделать?
– О месте встречи объявит секретарь судебной коллегии Верховного суда.
Вперед выступил незнакомый Тихону человек. Аккуратный, в сером официальном костюме… «Надо же, – подумалось патриарху – и даже галстук при нем». Достав из такого же серого портфеля лист бумаги, тот зачитал: «Коллегия Верховного суда РСФСР, рассмотрев обращение Поместного собора Православной церкви с просьбой о встрече с бывшим патриархом Тихоном для вручения ему решений Собора, постановила: разрешить делегации Собора в составе восьми человек встретиться с бывшим патриархом Тихоном; место встречи – Донской монастырь».
Тотчас все направились к рядом расположенным выходным дверям, за ними, во дворе, уже ждала машина. Тучков сел впереди. На заднем сиденье расположился патриарх. По бокам от него – секретарь Суда и охранник. Вскоре были на месте, в Донском монастыре. Тучков лично проводил патриарха в его бывшие покои, где он находился до помещения во Внутреннюю тюрьму ГПУ.
Через два часа к домику подошла делегация обновленческого Собора во главе с митрополитом Сибирским Петром (Блиновым) и поднялась в покои патриарха. Для Тихона то были незнакомые люди, всплывшие, как пена, в бурных водах раскольнического половодья.
– Гр-н Беллавин, – обратился митрополит Петр, – довожу до сведения Вашего, что состоялось постановление Собора епископов и Церковного Поместного собора о лишении Вас сана, звания и монашества.
Встал член делегации А.И. Новиков и стоя зачитал тексты принятых постановлений, уточнив при этом, что епископы голосовали единогласно, а при голосовании на Соборе было шестеро воздержавшихся.
– Вам необходимо подписать эти документы, – проговорил Петр.
– А кто же те, кто воздержался? – спросил Тихон. – Или это секрет?
– То были четыре мирянина, один пензенский священник и епископ Филипп Рыбинский, – ответил Новиков.
Положив перед собой Акты и бегло просмотрев их, патриарх заметил: «Да… добрая половина епископов-подписантов мне неизвестна. Кто они и откуда? Православны ли они?» Патриарх смотрел на митрополита Петра, адресуя ему вопросы.
– Да, это все епископы Православной Российской церкви. Треть из них – епископы старого, дореволюционного, поставления… Остальные рукоположены в последние год-два.
– Были ли на заседании Собора епископов голоса за то, чтобы вызвать меня на заседание? – продолжал вопрошать патриарх.
– Этот вопрос никем не поднимался и голосов
