class="p">Осень патриарха. 1923–1925
«Российская православная церковь аполитична…»
а нем 27 июня 1923 г. в Донской монастырь прибыл Тучков, в форме, при параде, что уже наталкивало на мысль о должных произойти – то важных событиях. И действительно, поднявшись в покои Тихона, он прямо с порога объявил:
– Гражданин Беллавин, по поручению советской власти объявляю Вам, что Ваше заявление в Верховный суд РСФСР рассмотрено. С учетом Вашего раскаяния принято решение о Вашем освобождении из-под стражи. С этого дня охрана из дома убирается.
– Ну что же, это хорошо, – ответил патриарх, – премного благодарен.
– Это еще не все. Отныне Вам дозволяется выходить и выезжать куда угодно и принимать кого угодно.
– Могу ли я занять в монастыре другое помещение для резиденции и рабочих встреч? Здесь же мне негде?
– Этот вопрос следует обговорить с руководством музея. С этим Тучков и удалился.
Подозвав к себе своего верного келейника Якова Полозова, патриарх наказал ему: «Сообщай всем, кто будет интересоваться, что отныне я буду ежедневно, за исключением праздников, от 9 до 12 часов принимать пастырей и мирян. А сейчас… пойдем искать помещение для патриарха и его иерархов».
Донской монастырь. Настоятельский корпус. Москва. 2016
[Из открытых источников]
Новое помещение для патриарха нашли довольно быстро. Им стал рядом расположенный двухэтажный настоятельский корпус. Прошли по этажам, приглядываясь к комнатам и залам. Наконец выбрали на первом этаже: довольно просторная со сводчатым потолком, тем самым напоминавшая старинные боярские хоромы. В левом углу стоял огромный кипарисовый киот с образом Богоматери, перед которым горела разными огоньками большая серебряная лампада, цепочками прикрепленная к потолку. Около киота на зеленой ковровой дорожке стоял аналой, с раскрытой книгой. Справа от входа – широкий книжный шкаф, этажерка с книгами. У ломберного стола, стоявшего у стены, против входной двери, и покрытого вязаной черной скатертью, из-под которой виднелись ярко-зеленые разводы, – два кресла с высокими спинками.
«Ну что же, мне нравится, – заканчивая осмотр помещений, промолвил патриарх. – Достаточно свободно, но и где работать есть место. Только вот что, Яша, надо местечко присмотреть, чтобы мантию мою повесить, жезл поставить и куколь расположить».
Новость об освобождении патриарха уже разлетелась по Москве. Верующие начали прибывать в монастырь. Когда патриарх вышел из осмотренного здания, его встретила толпа верующих, которые бросились к нему под благословение. Все вместе они направились в Большой собор, где уже начался молебен Николаю чудотворцу.
На завтра, 28 июня, патриарх направился на Лазаревское кладбище, что в Марьиной роще. Ему сообщили, что здесь совершалось погребение популярнейшего московского пастыря – протоиерея о. Алексия Мечева, которого патриарх уважал, ценил и даже награждал крестом с украшением. Патриарх отказался войти в кладбищенский храм, перешедший к обновленцам, и облачался прямо на паперти. Трудно описать взрыв восторга и ликования, что охватил собравшихся на кладбище людей, увидевших патриарха, облаченного в патриаршие одеяния, в белом патриаршем клобуке… Плача от радости, православные христиане подходили под благословение к Святейшему… Патриарх благословил опускаемый в могилу гроб, первый бросил на него горсть земли. Прощаясь с патриархом, толпа выпрягла лошадь из экипажа и сама некоторое время везла экипаж с сидящим в нем патриархом, со всех сторон засыпая его цветами. Тихон «вживую» ощутил отношение простого верующего народа, который бесхитростно выказывал преданность своему патриарху.
В тот же день патриарх служил в Большом соборе Донского монастыря. Не только храм, паперть, но и площадь перед ним были запружены народом. С амвона патриарх заявил, что вновь, после временного перерыва, приступает к исполнению своих пастырских обязанностей.
В течение следующих двух дней патриарх находился в монастыре, проводя совещание с архиереями, обсуждая ближние и дальние планы. 1 июля патриарх вновь служил в Соборе и обратился к пастве с новым посланием. Как его первое после освобождения послание, так и второе – были посвящены двум темам: противостоянию обновленчеству и урегулированию отношений с советским государством.
Патриарх осудил раскольников, которые «отделили себя от единства тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой». Все их распоряжения объявил недействительными и ничтожными, а совершенные ими таинства церковные – безблагодатными. Осудил он и отверг, как канонически неверные, решения обновленческого Собора, прошедшего в мае 1923 г.
Обращаясь к теме отношений с государством, патриарх повторял и развивал идеи, высказанные им в заявлении в Верховный суд. Главная мысль обращений к пастве: церковь лояльна к государству. «Российская православная церковь, – писал и говорил патриарх, – аполитична и не желает отныне быть ни белой, ни “красной” церковью, она должна быть и будет единою, соборною, апостольской церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены».
Обращение патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина) к пастве. 28 июня 1923
[РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4.Д. 118. Л. 19]
Воззвание патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина) к пастве. 1 июля 1923
[РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 118. Л. 20]
«Мы знаем, что св. патриарх своим архипастырским посланием[403], т. е. самым торжественным и самым для Церкви официальным образом, уже сделал заявление об отречении своем от всякой контрреволюционной политики церкви и о лояльности по отношению к советской власти. Это заявление имеет огромное значение для церковных кругов и нравственно обязательную силу для всех архиереев и вообще церковных деятелей»[404].
Из записки митрополита Сергия Страгородского «Православная Русская церковь и Советская власть» (к созыву Поместного собора Православной Российской церкви) от 20 декабря 1924 г.
Вечером 1 июля Тихон собрал в своем новом кабинете приблизительно до двадцати женщин самого различного положения и возраста, заботившихся о нем в период нахождения его под стражей и делавших для него все, что могли, чтобы удовлетворить по возможности его бытовые нужды. Патриарх усадил всех за стол и сказал им: «Сидите и не вставайте! Вы мне много послужили за последнее время, когда все покинули меня; вы ни на один день не оставили своих забот обо мне – всеми забытом и оставленном. А теперь я сам хочу послужить вам в малости, чтобы хоть немного отблагодарить вас за все. Он сложил руки на груди и, поклоняясь своим гостям, произнес: “Спаси вас Господи!.. Спаси вас Господи!..” и, оборачиваясь в стороны, делал поясные поклоны, приговаривая: «я не забуду до конца своей жизни вашей доброты».
Все были взволнованы, сидели и чуть ли
