свои стены и врата, оказался идеальным местом для изоляции патриарха.
Только в последние 20–25 лет стали известны более или менее подробные сведения о различных сторонах жизни патриарха в заточении. Опираясь на них, мы можем реконструировать этот один из самых тяжких эпизодов биографии Тихона.
Донской монастырь. Москва. Начало XX в.
[Из открытых источников]
Поначалу режим изоляции был достаточно условным: практически без досмотра патриарх получал многочисленные посылки, письма; принимал посетителей. При патриархе неотлучно был его келейник Яков Полозов. Дежурство караульных было фактически символичным, да и то только в течение дня, а потом они уходили из монастыря. О повседневных надобностях патриарха – приготовлении пищи, стирке, уборке – заботились женщины, жившие поблизости от монастыря.
Вот как, к примеру, описывается в одном из рапортов дежурившего красноармейца день 25 июня:
После причастия Тихон пил какаю, потом вышел к нам, вынес посуду, в это время я попросил его написать записку прислуге, чтобы она приняла посылку, полученную на его имя. Посылка мной была тщательно просмотрена, и кроме продуктов ничего не оказалось. Посылка была сдана под расписку (на обороте записки Тихона) прислуге Пункевич Е.Е. около 1 часу дня. Тихону принесли обед из трех блюд, пообедавши, он вышел на прогулку, около ворот собралось человек 12–15, которых он сверху благословил, и гулял приблизительно 1 час. Для передачи Тихону приносили две монашки пирожков и белого хлеба, а также принес передачу некий гр. Поярков с запиской о просьбе благословить его и семейство; за мое дежурство передачи приносили 5 человек… Тихон вел себя весело[384].
* * *
Как ни был патриарх отринут от церковной жизни за пределами монастыря, все же сведения о церковных событиях доходили до него: либо через нелегальные записки, либо через газеты, даваемые ему. Особо гнетущее воздействие оказала информация о расстреле 12 августа близ Петрограда осужденных за противодействие изъятию церковных ценностей митрополита Вениамина (Казанского), архимандрита Сергия (Шеина), Ю.П. Новицкого и И.М. Ковшарова. Патриарх слег и в течение недели не вставал. Власти вынуждены были допустить к нему врачей.
С разрешения Тучкова патриарх мог отвечать на отдельные письма и телеграммы. Так, вплоть до конца июля он получал информацию от сотрудников АРА и международных отделений Красного Креста о поступлении в его адрес продуктовых посылок из-за рубежа. Все их патриарх расписывал по епархиям, наиболее страдающим от голода. Так, 7 июня в заявлении, переданном позднее Тучкову, он писал:
Ввиду сообщенного мне т. Тучковым, что чрез Шведский Красный Крест прислано из-за границы в мое распоряжение несколько пудов муки, гарного масла и ладана, покорно прошу вышеупомянутую администрацию Красного Креста направить муку в Самару на имя епископа Павла (Гальковского), управляющего Самарской епархией, для раздачи голодающим, а масло и ладан передать в Высшее церковное управление (Троицкое подворье, Самотека, 2 Троицкий пер. д. № 6)[385].
Но к концу лета – началу осени 1922 г. ситуация меняется. Это было связано с фактическим началом следственных действий по делу патриарха в соответствии с вынесенным 5 мая 1922 г. Московским трибуналом постановлением. 25 августа ГПУ, ответственное за следствие над патриархом, выносит собственное постановление о домашнем, «под стражей», аресте патриарха. Охрану теперь следовало организовать силами сотрудников ГПУ.
Через неделю, 31 августа, состоялся и первый выезд за пределы монастыря, в ГПУ на допрос, который проводил начальник 6 отделения секретного отдела ГПУ Е.А. Тучков [386].
Дом бывшего страхового общества «Россия» (Лубянская пл., д. 2), где с 1920 г. располагалось ГПУ и где проводились допросы патриарха Тихона. Начало XX в.
Открытка. [Из открытых источников]
– Гражданин Беллавин, попрошу, согласно порядка, ответить на анкетные вопросы.
– Фамилия, имя, отчество, возраст?
– Беллавин Василий Иванович. 58 лет.
– Ваши ответы я записываю. Пожалуйста, далее: Происхождение, место жительства, род занятий, семейное и имущественное положение, образование?
– Сын священника Псковской губернии г. Торопца. Живу в Москве. Патриарх я. Близких родственников, как и имущества, не имею. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию.
– Ваши партийность и политические убеждения?
– Аполитичен, а к советской власти отношусь корректно.
– Где были, что делали в период от мировой войны (1914) до нынешнего времени, имеете ли судимость?
– Находился и нахожусь на церковной службе. Был членом Синода, избран в 1917 г. Московским митрополитом, а затем Собором патриархом. Не судим.
– Так, дописываю… Теперь читаю, слушайте внимательно… – прочитав написанное, Тучков через стол передал патриарху заполненный бланк протокола, – подпишите… там, где слова: записано с моих слов верно, записанное мне прочитано.
Патриарх неспешно прочитал еще раз прослушанный текст и поставил подпись.
– Теперь мы можем перейти к разговору по существу предъявляемых Вам обвинений. – Тучков помолчал, обдумывая, как бы поточнее составить вопрос. – Все ваши воззвания в качестве патриарха носили антисоветский характер, а последнее, от 28 февраля с. г., призывало верующих не исполнять предписание власти о передаче церковных ценностей в том объеме, как она требовала. Скажите, Вы лично составляли эти документы или кто-то на Вас воздействовал, намеренно желая использовать вас, как главу церкви, в политических антисоветских целях?
Патриарх начал было отвечать, но Тучков мягко остановил его: «Чтобы и сейчас, и в дальнейшем у нас не возникло споров о том, кто и что сказал, свои ответы на мои вопросы Вы заносите в протокол лично… Не торопитесь, время есть… Вот вам перо».
Патриарх подвинул поближе к себе бланк. Он понимал, что в этой ситуации надо было обдумывать каждое слово, чтобы не столько себя, сколь других не подставить под удар… Он несколько минут сидел, закрыв глаза, губы его беззвучно читали молитву… Тучков деликатно встал из-за стола и отошел к дальней стене кабинета, под окно, в которое так заманчиво светило яркое августовское солнце. Словно преодолев внутреннюю преграду и собравшись с силами, патриарх взял в руки перо и на бумагу ложатся строки:
Мое отрицательное отношение к советской власти с самого ее возникновения выражалось вследствие того, что 1) я воспитывался в условиях монархического строя и не мог сразу усвоить и точно определить устойчивость советской власти, положение которой весь 1918 г., и потом 1919 г. было крайне неопределенное и неустойчивое; 2) и т. к. советская власть Православной церкви не признавала, то это еще более давало мне возможность полагать, что она для нас, церковников, не желательна. После того как советская власть одолела ряд своих противников на фронтах, то мы ясно увидели, что советская власть крепка и с нею необходимо считаться и признать действительной государственной Российской властью. Поэтому я, после ряда своих антисоветских воззваний, в
