Сергия возразить.
– Я чист перед Церковью, патриарх благословил участвовать в сегодняшней службе.
– Патриарх слаб, – был ответ, – и не только физически, но и волею. Стал уступчив более, чем следует, и не имеет прежней твердости.
– Что вы себе позволяете! – вспылил Сергий.
– Мы о Церкви радеем. А патриарх… Что ж, и ему известны слабости человеческие. Посему мы и стоим на страже чистоты родного православия. Истаять так будем. Если вы, как утверждаете, чтите патриарха и Церковь, то уходите отсюда.
– А если нет? Патриарх знает, что я здесь, и хотел, чтобы я сослужил ему.
– А если нет, то мы, – архиепископ повернулся в сторону толпившегося духовенства, – мы все уйдем из храма. Не будем с вами служить, останетесь вдвоем.
– Но не грешен я, перед судом церковным чист и хочу послужить Патриаршей церкви.
– У вас есть один только путь – публичное раскаяние. А там… если оно принято будет, и послужите с нами.
Сергий удрученно направился к выходу. Уже спустившись с высокой лестницы собора и ступив на дорожку, ведущую к Святым воротам, он встретил патриарха. Сообщив о происшедшем, смиренно ждал ответа. По лицу патриарха заметно было, что и он огорчен случившимся. – «Я по долгу христианскому, – сказал Тихон, – тебя прощаю. Но велика твоя вина не только передо мной, но и перед собратьями-архиереями, и всем народом православным. Раз не приняли они тебя, должен ты принародно покаяться. Видать, такова воля Божия, и надо ее исполнять».
В тягостном состоянии духа Сергий вернулся в свою квартиру на Валаамском подворье. Навстречу ему вышел чем-то озабоченный келейник, подойдя к Сергию, тихо произнес: «У вас гость, – и, отвечая на недоуменный взгляд митрополита, добавил – митрополит Евдоким».
Встреча была более чем неожиданной, да, пожалуй, и нежеланной. Евдоким остался в чуждом обновленческом лагере и готовился дать бой Тихону и «тихоновской» церкви. Сергий помедлил у закрытой двери, оттягивая встречу с незваным гостем. Но из комнаты уже выходил Евдоким. Все такой же – величественный, гордый, уверенный в себе. Улыбаясь и разведя широко руки, шел он навстречу Сергию.
– Пройдемте в комнату, – сухо и как бы не замечая приготовившегося к объятиям и поцелуям бывшего своего сотоварища (знакомы они были больше двадцати лет), промолвил Сергий.
Захлопнув дверь и не предлагая сесть, спросил: «Что Вам угодно?»
Евдоким, привыкший и не к таким неожиданностям, сделав вид, что ничего неприятного не произошло, заговорил:
– Я ныне встречался с делегацией от патриарха Тихона. Мы совместно пришли к мнению, что в «тихоновской» Церкви смятение, хаос и полное разложение. Немало иерархов, среди них и ближайшие сторонники патриарха, согласны воссоединиться с нами при условии низложения Тихона и его удаления в Гефсиманский скит. Делегаты, а был у меня и правая рука Тихона епископ Иларион (Троицкий), считают возможным совместно готовиться к Поместному объединительному собору, с выборами нового патриарха. И уж позвольте не для похвальбы, а для уточнения позиций: они были согласны с моей кандидатурой на патриарший престол… Каково?
– Простите, – прервал Сергий увлекшегося своими фантастическими перспективами Евдокима, – но я не могу в таком духе разговаривать с вами и слушать ваши злокозненные слова. Между нами нет и не может более быть каких-либо отношений, все в прошлом. И к тому же я был в Донском… Вы говорите неправду. Уходите!
Евдоким, не прощаясь, ушел. Он был взбешен, ибо рассчитывал на «возвращение в раскол» митрополита Сергия – фигуру заметную, известную и привлекающую к себе паству. А тут… такой конфуз!
Патриарх Московский и всея России Тихон (Беллавин). 1920-е
[Из открытых источников]
…Вечером, после службы, Тихон принял вернувшихся от митрополита Евдокима патриарших переговорщиков. Докладывал о предлагаемых условиях обновленцев архиепископ Серафим. Они сводились к следующему: патриарх Тихон торжественно открывает совместный Поместный собор и сразу же заявляет о добровольном сложении с себя патриарших полномочий, желании уйти на покой в один из скитов. Собор принимает просьбу патриарха и избирает нового. Тем самым ставится точка в тягостном для всех разделении церкви.
Тихон слушал молча. Казалось, он погружен был в какие-то свои размышления. Может, он вспоминал, как всего лишь чуть более трех месяцев назад он был свергнут обновленцами с патриаршего престола… А теперь угроза отрешения от церковной власти вновь нависла над ним, но уже «в соучастии», казалось, ранее верных ему епископов. Но вот он встрепенулся, как бы придя к какому-то окончательному решению, и ответ его был прост: «Уж если я надоел вам, братцы, так возьмите метлу и гоните меня… А теперь идите, вас ждут в Михайловском соборе. Как решите, так и будет».
В Михайловском соборе Донского монастыря собралось около тридцати тихоновских епископов. Архиепископ Серафим (Александров) донес до них и предложения обновленцев, и свой разговор с Тихоном. Оживленное обсуждение и в этот раз не помогло выработать общей позиции. Дабы не обострять отношений внутри Патриаршей церкви, решено было оставить дверь открытой для переговоров с обновленцами при условии, что «тихоновцы» едины в том, что не может идти и речи о немедленном отрешении Тихона от власти.
Вечером следующего дня, 27 августа, в канун праздника Успения Богородицы, Сергий (Страгородский) вновь пришел в Донской. Перед ним высилась громада Успенского собора. Окна освещались теплым светом свечей. Слышалось негромкое пение. Вокруг храма, где должна была состояться патриаршая служба, уже теснились богомольцы. В этот день их было особенно много, ибо Москва уже была переполнена слухами о необычном событии – публичном покаянии известнейшего русского иерарха, бывшего обновленческого митрополита. С его именем было столь много хорошего и славного связано в прошлом России и Российской церкви. Медленно шел Сергий по дорожке к собору, некоторые из стоявших по обеим сторонам узнавали его, и он отвечал на их приветствия. То был путь блудного сына… путь согрешившего… в Каноссу… с покаянием… и за прощением.
Епископ Верейский Иларион (Троицкий). 1917
[Из открытых источников]
В соборе также находилось множество молящихся: монахи монастыря, прихожане соседних храмов, московское духовенство, иерархи. В начале службы был оглашен новый указ патриарха о возведении епископа Илариона (Троицкого) в сан архиепископа. Служба шла своим чередом. Но вот ход ее, отлаженный веками, приостановился. На амвон вышел величественный старец в простом монашеском клобуке. Следом за ним на блюде вынесли панагию, крест и белый клобук. Отдельно несли святительский посох. На амвоне стоял лишенный всех архиерейских отличий человек – слава и гордость Российской церкви. Глубоким раскаянием дышало его скорбное, орошаемое скупыми слезами, лицо. Повернувшись к центру зала, где
