непрерывным потоком обрушивались на головы жителей города. «Под жестоким штрафом» их предупреждали о необходимости не только строить свои дома «по архитектуре и в один горизонт», но и предписывали, где копать пруды и канавы, как возводить и чем красить заборы, сараи, конюшни, какие делать балясины на крыльце. В 1722 г., после очередного наводнения, было предписано всем жителям поднять уровень полов с прежних 9 футов 7 дюймов до 12 футов 7 дюймов, чтобы напором наступающей воды все полы не поднимало[1014]. Жители были обязаны мостить, посыпать песком улицу перед своим домом, копать и поддерживать в рабочем состоянии водоотводные канавы, укреплять откосы каналов, делать набережные и причалы, сажать деревья, убирать мусор и т. д., и т. п.[1015] Трудно приходилось жителям набережных – они следили за состоянием берегов каналов. Как известно, свайные набережные были недолговечны, земля оседала, зимой сваи, как непрочные зубы, вытаскивал лед («Сваи, вытянутые льдом, добить и брусья положить» – обычные распоряжения весной)[1016].
В городе, по примеру европейских городов, было налажено уличное освещение. В 1720 г. английский мастер И. Петлинг представил Петру «абрис фонарю», и потом был «сделан один такой образцовой фонарь» с литыми, полированными стеклами. Его поставили у Зимнего дома царя. Петр одобрил сооружение и приказал изготовить 595 подобных фонарей[1017]. Это были масляные фонари, спаянные из «двойного белого железа»[1018], они стояли на Петербургской стороне возле государственных учреждений[1019], а также на Адмиралтейском и Васильевском островах. Содержали их за счет жителей. Для этого в 1723 г. Петр распорядился положить особый налог «на содержание в Санкт-Петербурге… фонарей и в улицах чистоты». Тогда же зона освещения и порядка была расширена: «И за Мьею речкой на строение и содержание фонарей, и в них огня с их принадлежности, и для содержания чистоты в улицах фурманов, и протчаго, положить збор з жителей»[1020]. Как это бывало и с другими начинаниями Петра, за которые жители должны были расплачиваться своими деньгами, «фонарное дело» двигалось медленно, и в 1723 г. возведен был всего 141 фонарь[1021].
Чистота и караулы – залог здоровья и тишины
Как известно, Петру принадлежит знаменитая фраза «Париж воняет!». Его «парадиз» вонять не имел права. Регулярность строительства позволяла более последовательно, чем в других городах, провести в жизнь правила гигиены. Полиция следила за чистотой улиц, порядком на рынках, опрятностью торговых мест и даже требовала, чтобы продавцы съестного одевали специальные фартуки. Наблюдение за другими правилами торговли тоже входило в обязанности полиции – меры и весы должны быть «заорлеными, прямыми», а цены невысокими, неуказная торговля пресекалась, в праздник в лавках сидеть было запрещено. Крыши на палатках и шалашах надлежало делать из холстины, а не из рогож, запрещалось также продавать «нездорового какого съестного харчу и мертвечины». Полицейские работали и «дегустаторами»: проверяли, нет ли в вине примесей воды или кваса[1022]. Рублем и плетью они выбивали из петербургских жителей скверную привычку выливать помои, сваливать «скаредный помет и мертвечину», строительный мусор перед домами, в реки или каналы. Дело это было для полиции непростое, многотрудное. Как известно, в регламенте Адмиралтейств-коллегии самой короткой, но, наверное, самой трудноисполнимой должностной инструкцией был регламент профоса, которому предписывалось смотреть, «чтобы не испражнялись мимо отхожих мест», ловить таких любителей вольного воздуха, заставлять их чистить место преступления и пороть морскими кошками – многохвостной плеткой. Поэтому уже с древних времен в борьбе профосов и полицейских за чистоту родного города петербуржцы должны были проявлять отменную внимательность, резвость и быстроту. И эти черты, судя по нашим подъездам и дворам, стали отличительной особенностью многих поколений наших горожан. Уже петровские указы с грустью и меланхолией констатировали как непреложный факт: «Многое скаредство и мертвечина валяется по улицам»[1023]. Словом, в борьбе за чистоту работы первой полиции Петербурга было много.
Горожанам, назначенным выборными, нужно было иметь хороший слух – как только раздавался «тревожный бой» барабана, им следовало быть возле дома и ждать распоряжения начальства[1024]. Дело в том, что с 1719 г. активно городские власти реализовывали царский указ, чтобы «для лутчаго прекращения воров и протчих непотребных людей зделат шлахболы (шлагбаумы. – Е. А.) и при них быть во всех дворов ночному караулу». В своем указе 1719 г. об этом нововведении Девьер успокаивал жителей, волновавшимся, как бы их не переквалифицировали в будочников: «Иному достанетца такой караул в месяц одна ночь»[1025]. Из горожан, организованных в десятки, полусотни и сотни, были созданы ночные дозоры, которые следили, чтобы «в ночи, в неуказные часы никто не ходили, кроме знатных персон, и огни в домах тушили, и никакого питья и товаров не продавали». Сторожа должны были хватать всех «гуляющих и слоняющихся людей, особливо которые под видом, аки бы чем торговали и которые будут по улицам пьяные кричать и песни петь и в неуказные часы шататься». Всего в пикетах еженочно выходили караулить ночную тишину 1 200 сторожей. Если все же исходить из того, что в городе было 40 000 жителей, то Девьер не обманывал – каждый житель выходил на пост раз в месяц, точнее – раз в 33 дня. Но реально в начале 1720-х гг. жители охранное дело саботировали и выставляли 171 караул, на которых дежурили всего 342 человек, остальные караулы восполнялись военными[1026].
В городе фактически действовал, по современному говоря, постоянный комендантский час, обусловленный законами военного времени. Согласно регламенту Адмиралтейства, «ходить по улицам после десяти часов в летнее время, а в зимнее после осми часов… запрещено». Регламент строго соблюдался. В 1720 г. полиции и стражникам предписывалось «в неуказные часы никого без фонарей не пропускать, кроме знатных персон и при них служителей, також бабок повивальных, но и у тех бы были фонари, которых пропускать без задержания, но и междо теми присматривать же, не будет ли кто другие под тем видом приходить, паче же ис подлых». Из «подлых» – простолюдинов разрешалось с фонарем пропускать «за крайней нуждой» только по одному человеку, при этом «осматривать, кто что понесет явно или тайно под полою и свидетельствовать чьи то подлинно, и не имеется у них какова к воровству оружия, и к зажиганию серы, пороху или иного тому подобного».
Солдатам и матросам полагалось иметь при себе особые «билеты» от своих командиров – тогдашняя разновидность увольнительной. Основой запрета была норма регламента Адмиралтейства – после 10 вечера летом и 8 часов зимой военным выходить на улицу запрещалось[1027]. Естественно, наведение
