На берегу этих каналов, ни на дюйм не отступая от утвержденной линии (в один горизонт), должны были стоять, тесно прижавшись друг к другу, как в Амстердаме, дома петербуржцев. Указы детально регламентировали такую сплошную фасадную застройку.
Впрочем, это не означало, что жилища граждан предполагалось строить одинаковыми как близнецы. В 1714 г. в канцелярии главного архитектора города Д. Трезини были утверждены типовые проекты (точнее – образцовые рисунки) жилых домов трех типов: для «именитых», для «зажиточных» и для «подлых»[981]. Также предполагалось строить и загородные дома, причем хозяева заранее знали, какого размера у них будут конюшни, сараи, амбары и людские избы[982].
Эти принципы застройки были глубоко чужды традициям русской национальной архитектуры, привычкам и менталитету народа. В старинных русских городах на линию улицы выходил не дом, а огород или сад (точнее – его высокий, «обигленный», глухой забор). Просторный дом со множеством клетей и пристроек возвышался в центре усадьбы, привольно окруженный сараями и конюшнями. Такой дом стоял в отдалении от усадьбы соседа. Поэтому требования Петра к петербуржцам селиться в домах, выдвинутых на красную линию улицы и стоящих «сплошной фасадой» стена к стене и даже с одной общей стеной, казались людям дикостью, издевательством, создавали множество непредвиденных неудобств. Однако возражать русскому самодержцу никто не смел и строили так, как он хотел.
Поначалу никакой регламентации в застройке улиц и домовых участков Петербурга не было. Петр лишь рекомендовал строить улицы прямо, «ибо одна работа – прямо или криво делать»[983]. Но издавно известно, что у нас при этом срабатывает правило: если что-то строится стихийно, то непременно выходит криво, а если что-то и строится регулярно, то обязательно бывает недостроено. Так было на первых улицах Петербурга. Лишь не ранее 1710 г. Петр начинает требовать, чтобы дома строились в один горизонт, их фасады непременно выводили на улицу, а хозяйственные постройки оставляли в глубине участка[984]. Указ 1712 г. предписывал, что дома нужно было строить на «красной линии» в линию, «а не посередь дворов своих», «как в старину делали»[985]. Здания, согласно директивам полиции, должны быть построены так, чтобы «никакое строение за линию или из линии не выдавалось, но чтоб улицы и переулки были равны и изрядны»[986]. Более того, здания требовалось возводить в стык с домом соседа. Для чего это делалось? Для «регулярства», красоты, конечно! Как известно, царь хотел, чтобы Петербург стал «второй Амстердом», где вдоль тихих каналов высятся сплошные фасады прижатых друг другу домов и их чистые, высокие окна приветливо смотрят на мир. «Так будет и в Петербурге!» – мечтал романтик Петр и предписывал предусматривать при строительстве зданий смыкание соседних домов «в одну стену» (т. е. между домами должна быть общая стена), и для этого из стен к соседям «выставливать кирпичи впредь для смычки», иначе ослушникам было обещано разломать углы построенных жилищ[987]. Строить надлежало также из преписанного указом материала и по указной технологии. Как уже сказано выше, в 1711 г. Петр собственноручно построил на Городском острове у Петровского моста «образцовую мазанку» для типографии. Устройство и метод сооружения мазанки было предписано брать за образец при постройке жилья и публичных зданий. Мазанки казались удобными, простыми, красивыми и менее пожароопасными, чем обычные деревянные избы. Поэтому указом 4 апреля 1714 г. деревянное строительство в городе было запрещено[988]. Однако власти вскоре одумались – мечты опережали реальность, и от деревянных домов, при всем желании царя, отказаться было невозможно – камня, кирпича, каменщиков в городе не хватало даже на казенные стройки, да и времени ждать окончания постройки «парадиза» не было.
Кроме того, деревянное строительство имело в России огромный исторический опыт. Возведение такого дома напоминало работу с деталями современного детского конструктора: сборка привезенного в разобранном виде сруба занимала у плотников два – три дня. Петру, спешившему поскорее возвести целый город, без деревянных построек было не обойтись. Поэтому деревянными домами застраивались Московская сторона, Охта и даже Васильевский остров, где поначалу строить из дерева тоже было категорически запрещено. Чтобы ввести деревянное строительство в законное русло и успокоить собственную совесть, в 1719 г. Петр предписал изготовить деревянный образцовый дом[989].
Особо решительную борьбу с самодеятельным, нерегулярным строительством царь повел с 1715 г., когда был издан грозный указ, «дабы нихто нигде против указу и бес чертежа архитекторского (включая солдацкие и нисших мастеровых людей) отнюдь не строился, под лишением всего того, что построил и, сверх того, за каждое жилье – десять рублев» штрафа[990]. Такие решительные указы впоследствии повторялись многократно. С 1718 г. следить за постройками частников взялась Главная полицмейстерская канцелярия, в штат которой, по предложению Леблона, вошел архитектор. Только он мог дать человеку разрешение на строительство дома, выдать заявителю особую гравюру-чертеж («рисунок печатный») дома, который ему полагалось строить по статусу[991]. Принципиальных отклонений от утвержденного проекта не допускалось, можно было лишь (да и то только по специальным отметкам на чертеже) «переменить порталы и чердачки», не срубать на участке хороший лес, а «также и фонтану делать, смотря по месту»[992].
Но даже если петербуржец построил свой дом, как тогда говорили, «по архитектуре», т. е. по плану, утвержденному, вероятно не без проволочек и проторей, у Трезини и в полиции, у него не было никакой гарантии, что здесь он поселится насовсем. Его всегда подстерегала «чума переселений». Во-первых, как уже сказано, земля, на которой стоял дом горожанина, не была его собственностью, ею владел государь, и в любой момент отмеренный застройщику участок мог быть отобран или обменен на другой, что и происходило довольно часто. Во-вторых, в городе шли непрерывные перестройки и перепланировки. Инициатором их был сам Петр, в голове которого, скажем мягко, до конца не было ясного представления насчет застройки столицы. Как справедливо писал посетивший город в 1730-х гг. К.Р. Берк: «За эти прошедшие 30 лет в Петербурге было построено больше, чем можно увидеть глазами, так как очень многое из хорошо построенного снесено, а взамен построено другое, или же построенное разрушилось до основания и возведено заново»[993]. По мнению И.Э. Грабаря, «многое из того, что строилось по его [Петра] указаниям, вскоре, по его же настоянию, перестраивалось. Нередко постройка прекращалась после того, как были выведены фундаменты, и затем продолжалась по новому плану. Часто здание начинал один архитектор, продолжал другой, а кончал третий»[994]. Огромный, тяжелый труд, кучи денег исчезали из-за расхлябанности, непродуманности в организации всего градостроительного дела, да и просто из-за капризов царя.
Если траты на
