над головой клинком.
– Митька! – Дохнуло паром и запахом горячего железа, и с шелестом прошелся тесак отцовского автоматона.
Клинок столкнулся с клинком. Грохнуло, как гром ударил! Митя извернулся ужом, уходя из-под удара. Мышцы взвыли, в плече стрельнуло болью, но он перекатился по мостовой, вскочил, замахиваясь топором…
Тесак отцовского автоматона жалобно хрупнул и переломился, как сухая ветка, ударив в скрещенные туманные клинки предводителя фоморов. Брошенный Митей топор попал в круп водного коня. Плеснуло вмиг почерневшей водой, конь заржал, взмывая на дыбы, и предводитель вылетел из седла. Тряпки его взметнулись, как крылья, он кувыркнулся в воздухе и приземлился на ноги, прикрываясь клинками. Заходясь истошным ржанием, водный конь заметался между сражающимися…
Уцелевший тесак автоматона вспорол воздух – еще мгновение, и он перерубит предводителя, как коса стебель травы…
Сразу двое фоморов ринулись предводителю на помощь. Один подпрыгнул, хватаясь за край автоматонного седла, замахнулся кривым клинком и заорал, когда к нему метнулась рыжая молния и всей пастью вгрызлась в зад. Рысь Раиска подгребла фомора под себя, кроя его в клочья со всех четырех лап.
– Урусов, вы же нас на погром вызывали! – с явной претензией проорал мужской голос.
– Опоздали, господа! Теперь тут вторжение! – втаскивая Раиску на седло, ответил Урусов.
Из переулков галопом вылетали уланы. Кони неистово ржали и вскидывались на дыбы перед теневой границей, ряды всадников смешались, но еще мгновение – и они выправятся…
Запрокинув голову, предводитель фоморов призывно заорал. Вибрирующий клич, который не смогла бы издать ни одна глотка в этом мире – ни людская, ни звериная, – прокатился над замершим в ужасе городом.
– Asca, fo-moiri ohtar! – звал и торопил этот клич. – I’narr en gothrim glinuva nuin l’anor![49]
Багряно-фиолетовые сполохи в чернильной глубине провала замельтешили с такой скоростью, что их отблески выплеснулись наружу, и переливающийся призрачный мост выгнулся над чернотой. По нему, на бегу держа строй, ринулись вооруженные мечами и булавами, клинками и копьями фоморы. С пронзительным воем орда скатывалась с играющего сполохами пламени моста и с разгона вступала в схватку.
Улицы вокруг провала в иной мир кипели: все дрались со всеми. Оборотни, фоморы, уланы, городовые сбились в сплошную, плотную толпу, занятую лишь тем, что наносила и отражала удары. Схватки прокатывались по улицам, ударяясь о стены домов, и волнами откатывались обратно. Клубы пара и клочья тумана распадались под мечами фоморов, клыки оборотней рвали плоть, обезумевший водный конь метался, топча всех без разбора, грохотали выстрелы. Хлыст Урусова среза́л фоморов на световом мосту, а уланы отстреливались из седел…
Грохот битвы покрыл новый пронзительный вопль предводителя; тьма под мостом вскипела, и сквозь нее начало всплывать… Сперва это было похоже на гигантский валун, поросший редкими островками светящегося мха. Потом над булькающей тьмой поднялся огромный, весь в кровавых прожилках глаз – он неистово вращался в глубокой каменной глазнице, и под его взглядом трескались и рассыпались камни мостовой. А потом с другой стороны валуна вдруг распахнулась громадная пасть – потоки тьмы, густые, как смола, стекали с нее. Из пасти вырвался долгий, вибрирующий вопль, от которого кони уланов обезумели и принялись вскидываться на дыбы.
Из раззявленной пасти вылетел длинный язык, в один миг обернулся вокруг коня и поволок к себе.
Всадник рубанул саблей по языку…
Дзанг! Сабля звонко переломилась пополам. Язык твари мотнулся из стороны в сторону, с размаху приложив коня об стену. Орущий от ужаса улан кубарем выкатился из седла, а чудище уже стремительно втягивало язык обратно. Конь еще успел слабо заржать – и скрылся в пасти. Зубы чудовища сомкнулись, смачно хрустнули кости, и с довольным уханьем оно принялось жевать.
Выстрелы из паробеллумов ударили со всех сторон. Стреляли уланы, стреляли уцелевшие городовые, стреляли с верхних этажей домов.
Окровавленный язык вылетел из пасти и словно косой прошелся по окрестностям. Упало разрубленное тело лошади, забился, крича и заливая все вокруг кровью из срезанной руки, городовой…
Свистящий паром автоматон Меркулова подлетел на полном скаку, и уцелевший тесак обрушился на язык монстра. Тот взревел, язык свернулся спиралью… и, как атакующая змея, ударил в автоматонный щит.
Митя видел ясно и четко, будто все вокруг вдруг стали двигаться медленно-медленно… Стальной щит автоматона разлетелся, как стеклянный. Отца вынесло из седла, он покатился по мостовой и замер возле самого провала изломанной куклой. Из глубины провала выметнулась перепончатая когтистая лапа монстра и устремилась к отцу…
Мите казалось, он кричит, но на самом деле из его горла вырвался лишь сдавленный хрип – так хрипят умирающие. Внутри стало пусто и холодно. Топор окутался мертвенным черным ореолом и взвился в воздух, рубанув по нависшей над отцом лапище.
От вопля чудища с домов посыпались вывески. Рухнула отколовшаяся от фасада кариатида. Тварь отчаянно трясла разрезанной лапой с набухшей каплей цвета гноя и не переставала орать…
Гибкие ивовые лозы оплели старшего Меркулова и стремительно поволокли прочь. Тварь снова заверещала, на сей раз протестующе, и попыталась дотянуться до ускользающей добычи. Митя ринулся к ней. Окутанный черным маревом топор врезался в выпученный глаз. Черная полоса перечеркнула его пополам, глаз набух, точно его надували изнутри… с громким хлопком лопнул и вытек из глазницы струей праха.
Ослепленный монстр орал, орал, орал…
Вихрь развевающихся белых тряпок и свистящей стали налетел на Митю. Предводитель фоморов возник словно из ниоткуда, его клинки рассекли воздух перед Митиным лицом. На краткий миг Митя растерялся, с трудом отбивая этот вертящийся смерч, попятился… Предводитель фоморов торжествующе вскрикнул и ринулся на Митю, отгоняя его от ослепленного монстра.
Ведро вывалилось из пустоты над головой у предводителя фоморов, и тот полетел кубарем.
– Даринка! – заорал Митя, нырком бросаясь вперед… и тут же исчез.
Фомор вскочил как распрямившаяся пружина, крутанулся на месте в поисках врага… И замер.
К его боку прижималось мертвенно холодное лезвие топора. Окутанные черным маревом пальцы стиснули горло. А у самого уха раздался ледяной шепот:
– Фортинбраса всю пьесу нет на сцене, но именно он получает всю выгоду. Недаром вы так обеспокоились, когда я упомянул этого персонажа, мисс… ах, простите, наверное, все же брэнниль[50] Джексон.
Митя сдернул с головы противника тряпку. Со вполне человеческого, хоть и предельно некрасивого лица смотрел один огромный, страшно выпученный, тускло горящий глаз.
Бух… бух… бух…
В отдалении что-то бухало, будто там сваи заколачивали, Митя украдкой покосился туда, но тут же снова сосредоточился на мисс.
– Любопытно, кому из ваших пришло в голову перестать столетиями прорываться в Туманный Альвион, а попробовать проникнуть в другие человеческие земли, – стискивая горло мисс еще сильнее, выдохнул он. – И когда начали засылать к нам таких, как вы… полукровок? Но об этом мы еще успеем поговорить, а сейчас… Гони своих тварей обратно и закрывай этот проход или умрешь!
– Фоморы бессмертны… как и альвы… – корчась в его хватке, прохрипела мисс Джексон. – А вот люди нет… – Мисс снова заорала – без слов, но будто приказывая, и повисла на Мите, не давая пошевелиться.
Воющая и слепо мечущаяся гигантская тварь стремительно развернулась на крик, вскинула растопыренную лапищу над головой – прихлопнуть обоих, как мух!
Буханье послышалось совсем близко…
– А некоторые люди такие смертные… что это даже заразно! – выкрикнул Митя.
В проулок ворвался ротмистр Богинский на загнанном коне. Следом за ним стремительно и неотвратимо мчался голем. Покрытый трещинами и сколами, изрытый ямами, скособоченный, он бежал, повинуясь окрикам сидящего у него на плечах знакомого Мите молодого каббалиста. Глаза голема вспыхнули, и ящик, в глиняных ручищах похожий на шкатулку, взлетел в воздух – прямиком в растопыренную лапу иномирного чудища.
Ящик ударился о ладонь, когтистые пальцы громадного фомора
